Я слушаю печальное преданье,Взираю на озерные просторы,Как глубока подводная могила,Как до сих пор покорна и тиха!Я спрашиваю старика: — А много льНа дне лежит и серебра и злата?Несметные сокровища, пожалуй,Хранятся в изумрудной кладовой?— О нет, — в ответ я слышу, — не осталосьЗдесь ничего… Разорена могила.Почуяв запах жертвенного клада,Сюда явился северный сосед.Не растерялись янки. Тут кружилисьАрмады катеров и вертолетов,А водолазы дно перекопали,Все до мельчайшей бусинки собрав.Теперь техасские миллионерыИли музеи дымного ЧикагоЧужим добром, присвоенным бесчестно,Пополнили коллекции свои.Так, в Лондоне, в Париже, в ЛиссабонеВстречаешься то с фризом Парфенона,То с древнею индийскою гробницей,То с расписными масками Анголы,То с роскошью персидского ковра.…Мой добрый гид, прошу, уйдем отсюда,Отправимся скорей на Остров Женщин.Устал я от печальной этой были,Хочу другие песни услыхать.Индеец молча трубку набиваетИ говорит: — Уже готова лодка.Прошу, располагайтесь поудобней,Я докурю — и сразу поплывем.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Если засохнет дерево мужской судьбы, засохнет пять женских судеб.
Услышано в горах1В простой ладье скользим неторопливо,Пространство раздвигается — и вотСиянье Мексиканского заливаВтекает в синеву карибских вод.Тут небо высоты необычайнойИ краски первозданной чистоты.Белы, как неразгаданная тайна,Моей поэмы будущей листы.Здесь цвет воды, целебный запах моряМеня пьянят, как марки лучших вин.Здесь, нашим веслам безупречно вторя,Ритмично кувыркается дельфин.Здесь, как стада на синей луговине,Пасутся корабли и катера.Светило на небесной половинеУже вовсю работает с утра.Лучи, водой отражены, струятсяИ солнечный вычерчивают путь,А чайки, лихо падая, стремятсяКрылом сверканье это зачерпнуть.Меж тем челны по блесткам непрестанно,Как челноки, снуют туда-сюда,В одном из них — сеньор из Дагестана,Из горного селения Цада.