только такие случаи, когда они рассуждают о самых правилах; да, я думаю, едва ли среди них найдется такой, который бы мог исполнить и то и другое – и красноречиво говорить, и вместе помышлять о правилах красноречия в ту минуту, когда говорит. Ибо, если станем вникать в то, как бы все сказать по науке, в таком случае нам угрожает опасность, как бы не вышло из головы то, что должно говорить. Несмотря на то, в словах и речах людей красноречивых бывают совершенно выполнены все правила красноречия, хотя сии правила вовсе не приходят им на ум тогда, когда они или готовились только говорить, или уже действительно говорили красноречиво – учились ли они когда-либо сим правилам, или даже не дотрагивались до них; то есть сии люди естественно и вместе невольно следуют правилам искусства ораторского, потому что они ораторы, а не подчиняются правилам, Дабы сделаться таковыми.
5) Если дети делаются способными просто говорить от того, что неприметно заучивают слова и выражения говорящих пред ними, то почему не сделаться способным говорить красноречиво, не слушая правил красноречия, а только читая и слушая людей красноречивых, только подражая там, где можно подражать? Разве мы не видим примеров тому на опыте? Нам известны весьма многие мужи, кои – вовсе не зная правил риторических – были красноречивее людей, тщательно изучавших сии правила. Напротив, я не знаю ни одного человека который бы сделался красноречивым без чтения и слушания ораторов. И самая грамматика, научающая правильному и цельному употреблению языка, не слишком была бы нужна для детей, если бы им довелось постоянно жить и возрастать между такими людьми, кои говорят совершенно правильным языком. Ибо в таком случае дети, не зная никаких ошибок в языке, не по правилам грамматическим, а по одному естественному навыку и себя предостерегали бы, и в других обличали бы всякую ошибку против языка так, как поселян обличают горожане, даже неученые.
6) Но обратимся к предмету. Христианский учитель и истолкователь Св. Писания, защитник правой веры и гонитель заблуждения обязан, с одной стороны, учить добру, с другой – отучать от худого; обязан в своих поучениях примирять противных, возбуждать слабых, внушать невеждам, что они должны делать и на что надеяться. Нашедши или же сам сделавши слушателей своих благорасположенными, внимательными и понятливыми, он должен исполнять потом другие требования проповеднического искусства. Если слушателей сперва надобно учить (docendi), то в таком случае всего пригоднее род речи повествовательный или изъяснительный, смотря, впрочем, по надобности, то есть по тому, ясен или нет исследуемый предмет. Чтобы предметы сомнительные представить достоверными, для сего надлежит употреблять в речах доказательства и умозаключения. Напротив, если слушателей нужно более трогать (morendi), нежели научать, в таком случае потребно как можно больше силы и убедительности в речи, дабы он слушатели, не были бесчувственны и медлительны в исполнении того, что уже знают, и предметы, признанные от них истинные, усвояли себе навсегда в своем сердце. И здесь-то особенно необходимы Христианскому наставнику учения, обличения, побуждения, запрещения и все прочие средства, какие только могут способствовать к возбуждению души.
7) Все то, о чем я теперь сказал, почти каждый наставник и старается соблюсти в речах своих: но одни выполняют сие грубо, безобразно, холодно, другие же слишком остроумно, красиво, стремительно. К званию же проповедническому скорее способен тот, кто может рассуждать и говорить мудро (sapienter) хотя бы и не мог говорить красноречиво (eloquenter), ибо таковой может быть истинно полезным для слушающих, хотя и не столько, сколько бы пользовал их, если бы обладал вместе и даром красноречия. Напротив, человека, который обилен и силен в буйном и безрассудном витийстве, тем более должно опасаться, что он нравится слушателю и тогда, как рассуждает о предметах, вовсе недостойных слушания; поскольку он всегда говорит красно, то слушатель думает, что он всегда говорит истинно и мудро. Сия мысль известна была самым тем людям, кои изучение науки красноречия почитали существенно необходимым, ибо и они признавались, что если мудрость без красноречия мало доставляет пользы Государствам, то красноречие без мудрости часто причиняет великий вред – пользы, напротив, никогда не приносит. Следовательно, если по внушению одной простой истины принуждены были сделать такое признание люди, кои сами изложили правила красноречия и сделали это в тех самых сочинениях, кои они писали о красноречии, еще не зная мудрости истинной, свыше нисходящей от Отца светов, то как же нам – чадам служителям сей мудрости – не мыслить иначе и благоразумнее о достоинстве красноречия?
А мудро говорит человек тем более или менее, чем более или менее оказал он истинных успехов в познании Св. Писания, т.е. не в дном только чтении и затверживании оного на память, но, вместе, в добром разумении и в тщательном изыскании смысла его. Ибо есть люди, кои охотно читают Слово Божиe и, вместе, небрегут о нем: читают для того, чтобы удержать его в памяти, но небрегут о том, чтобы понять оно. Гораздо предпочтительнее сих людей те, кои не помнят буквы Писания, но зато сердце оного – дух – ясно созерцают очами собственного сердца. А всех этих людей лучше и достопочтеннее тот, кто в одно и то же время и говорит на память места Писания слово в слово, когда ему заблагорассудится, и понимает оные как следует.
8) Итак, кто не может говорить красноречиво, а между тем должен, сообразно званию своему говорить мудро, тому весьма необходимо содержать в памяти самые слова и выражения Писания. Ибо чем беднее видит он самого себя в отношении к собственным дарованиям, тем нужнее ему обогащаться знанием Слова Божия, дабы то, что он говорит своими словами слабо, подкреплять силою Писания. Таким образом, кажущийся недорослым по своему языку некоторым образом заимеет себе рост от свидетельства мужей великих и будет нравиться доказательствами, когда не может нравиться красотою слова. Далее, кто хочет говорить к народу не только мудро, но и красноречиво (ибо нет сомнения, что соединение того и другого более принесет пользы), тому советую гораздо лучше читать, слушать и подражать ораторам, чем без пользы тратить время с учителями риторики: только надобно смотреть, чтобы те, коих читает или слушает по правдивой молве и в самом деле были в слове своем не только красноречивы, но вместе и мудры. Ибо ораторов красноречивых слушать приятно только, а мудрых – спасительно. По сей причине Писание не говорит «множество красноречивых», но – «множество же премудрых спасение миру» (Прем.6,26). Как часто бывает нужно принимать врачевства самые горькие, потому что они спасительны, так, другой стороны, всегда должно убегать сладости, когда она гибельна. Но что лучше сладости, когда она в то же время и спасительна, и спасительности, которая вместе и сладка? Ибо в таком случае, чем вожделеннее сладость, тем скорее и легче таком спасительность приносит пользу. У нас есть Церковные писатели, которые не только мудро, но и красноречиво раскрыли в своих творениях Слово Божие; не в писателях таковых недостаток, а времени не достанет перечитать их писания даже и таким людям, кои имеют великое усердие и досуг читать.
9) Здесь, может быть, кто-нибудь спросит: Богодухновенные Писатели Св. книг канонических мудрыми ли только должны быть названы или вместе и красноречивыми? Сей вопрос, как я, так и все одинаково со мной рассуждающие, могут весьма легко решить. Там, где сии Писатели понятны для меня, там для меня ничего не может быть не только мудрее их, но и красноречивее. И смею сказать, что все, понимающие наших Св. Писателей, вместе понимают и то, что сии Писатели иначе не должны были выражаться. Как в красноречии вообще есть витийство, приличествующее юношескому возрасту, витийство, приличествующее старцам, и то витийство, которое несообразно лицу оратора и потому не заслуживает имени витийства,- так есть некий особый род витийства, который один только приличен оным Божественным мужам, достойным высочайшего уважения. Сим-то родом витийства глаголали Богодухновенные Писатели; другой род недостоин их, и другие недостойны оного; им он сообразен, а других людей далеко превышает – не напыщенностью, а твердостью и основательностью, превышает тем более, чем он кажется ниже и обыкновеннее. Но, где я не понимаю мужей Богодухновенных, там их витийство хотя не совсем видно для меня, однако я уверен, что оно точно таково же, каким является в местах, для меня понятных. К такому роду витийства – столь возвышенному – по необходимости долженствовала примешиваться некая темнота в изложении Божественных и спасительных истин, дабы заставить наш рассудок заниматься изысканием и раскрытием оных.
