взволнованное лицо жены. В Кернстоу не было музыки, если не считать крестьянских свистулек и барабанов. Эмма, приехав болотом из Морстона, привезла с собой «сокровища» Алисы, в числе коих были маленькая виолончель без двух струн и смычок, запутавшийся в рваном конском волосе. Инструмент много лет лежал без использования и покоробился от времени. Неужели Алиса Мирбо, внучка одного из мятежных лордов Пуату, никогда не слышала французских труверов?

Когда прозвучали первые переборы, Алиса взяла Раймона за руку. Но вот молодой музыкант провел пальцами по струнам, и она ахнула от удовольствия, услышав первый звучный аккорд.

Раймон забыл о своем намерении пораньше увести жену в спальню после ужина. Тщетно стараясь унять растущее вожделение, он любовался ее взволнованным лицом — огромными глазами и пылающими щеками. Созвучия и ритмы все усиливались и усложнялись, наполняя большой зал долгими заунывными песнями древних дворов Прованса.

Они давно выпили все вино и сидели рука об руку, слушая красивый тонкий голос молодого человека, поющего баллады о рыцарской любви. Когда он затянул последнюю песню, Раймон увидел, что по лицу жены катятся слезы.

— Не плачьте, — сказал он. — Если хотите, я найду вам такого же искусного и сладкоголосого менестреля и заплачу ему, чтобы он все время был с нами и услаждал ваш слух своим пением.

Она крепче сжала его руку.

— Дело не в том, что он заканчивает играть, — прошептала она. — Я плачу из-за самой песни. — Она протяжно вздохнула. — Моя мама пела ее каждый день. Только без музыки. — Она вытерла мокрые щеки. — Ох, Раймон, теперь я знаю, что звучало у нее в ушах, когда она пела эту песню. Она вспоминала… звуки тех струн…

Молодой человек не остановил последний аккорд, и он долго звенел, затихая в притихших углах зала.

Раймон дал музыканту серебряную монету и поблагодарил за пение, потом вернулся к столу, взял Алису под руку и повел ее к темным спальням, мимо маленького зала, где слуги настоятеля выкладывали остатки хлеба и мяса перед нищими, которые стекались в аббатство во время богатого ужина для гостей. Недоеденного в большом зале было достаточно, чтобы накормить двадцать оборванцев, толпившихся вокруг маленького стола.

Беззубая женщина с большими пустыми глазами громко поздоровалась, шамкая набитым хлебом ртом. Коренастый монах что-то тихо сказал ей, заставив замолчать. Раймон кивнул старой ведьме и повел жену дальше по темному коридору.

— Милосердие аббата-настоятеля поражает воображение, но его странные слуги у кого угодно отобьют аппетит, — заметил он.

Алиса кивнула. Интересно, слышали ли эти нищие, собравшиеся в маленьком зале, пение музыканта, который играл в большой столовой? Если да, то даже самые нуждающиеся из них должны были на время забыть про свои горести, успокоенные волшебной музыкой.

В голове Алисы еще звучали фрагменты мелодий, но все тише и глуше. К завтрашнему дню эти отголоски затихнут совсем.

Алиса прошла мимо Эрика, который стоял на страже у двери, и лишь кивнула ему головой.

— Я вижу, — сказал Раймон, раздув угли в маленьком камине, — по вечерам вам нельзя долго пить вино и слушать музыку. Вы настолько прониклись впечатлениями, мадам, что даже не улыбнетесь своему мужу, который истомился по вашей улыбке.

— Вы…

— Что я? — Он подвел жену к камину и начал осыпать легкими поцелуями ее нежную шею.

— Когда мы приедем домой, вы найдете нам музыканта? — Она ахнула от удовольствия, когда его рука скользнула ей под платье и принялась ласкать мягкую упругую грудь.

— Мадам, — прошептал Раймон, — я найду сразу двух музыкантов. Один, — он снял с Алисы плащ и отложил его в сторону, — будет каждый день играть для нас в зале. А другой…

Он стянул с нее платье и, встав на колени, поцеловал изящный изгиб бедра. Алиса тихо вскрикнула.

— …а другой, любимая, будет играть под дверью нашей спальни каждую ночь до восхода луны. — Раймон снял с себя тунику, штаны. — Когда в нашем зале будет играть музыка, Алиса, вы будете любить меня так же горячо, как сейчас, или отдадите мне только половину своего сердца, потому что вторая половина будет занята песней?

Она прижалась к нему всем своим стройным телом, и из горла Раймона вырвался хриплый стон желания.

— А вы, милорд? Музыка за дверью нашей спальни будет отвлекать вас от занятий любовью?

Раймон схватил руку жены и просунул ее между ними. Пальцы Алисы сомкнулись на его твердой плоти.

— Вы думаете, — прошептал он, — что-то может оторвать меня от вас? Даже если рядом будут играть сто труверов, это ничего не изменит.

Держа в руках его символ желания, она опустилась на колени и медленно провела своими густыми пышными волосами по всей длине его мужской возбужденной плоти. Он почувствовал на своем животе ее теплое дыхание.

— Когда вы меня ласкаете, милорд, я не слышу ничего, кроме биения собственного сердца. — Она нагнула голову и поцеловала его пульсирующий жезл любви.

В горячий момент безудержной страсти он поднял Алису на ноги, крепко прижал к себе и вошел в нее стоя, не сходя с места.

— Я тоже, — хрипло проговорил он.

Он начал двигаться в ней, и она прильнула к этому сильному золотисто-бронзовому телу, забыв струнные переборы. В ушах у нее звучал только нарастающий ритм пульса, который пел свою собственную неистовую песню блаженства.

Раймон проснулся и обнаружил, что простыня рядом с ним холодная и Алисы в постели нет. Она стояла перед широко распахнутыми ставнями и держала руки перед собой, поворачивая ладони то одной, то другой стороной к лунному свету.

Он сел в кровати.

— У меня была няня-бретонка, которая считала, что свет луны вреден для женщины.

Алиса вздрогнула и уронила руки, сжав их в кулаки по бокам от белых бедер, подсвеченных серебром. Раймон улыбнулся:

— Она ошибалась. Лунный свет добавляет вам красоты. — Он протянул руку. — Идите в постель.

Она начала поднимать руку, но быстро опустила ее и юркнула к нему под одеяло. Он тронул ее запястье.

— Что случилось?

Алиса отдернула руку. Он снова схватил ее и нежнопровел пальцами по ладони.

— Просто…

Он начал перебирать ее пальцы, медленно поглаживая каждый.

— Что?

— Мои руки так же грубы, как ваши. Раймон засмеялся:

— Видно, луна лишила вас рассудка. Она снова отдернула руку.

Смех прервался.

— Почему мы лежим здесь, в этой мягкой постели, одни, без мальчишки Уота, который вечно мешал нашим удовольствиям, и теряем время попусту, сравнивая мозоли на наших руках?

— А кто заснул богатырским сном после любовной разрядки? Разве я?

Раймон отвел с ее лица спутанную прядь волос.

— Я ошибся, — вздохнул он. — Мне казалось, что я так хорошо вас удовлетворил, что вы будете крепко спать до самого утра, — он опустил руку на ее грудь, — но вместо этого вы бродите по комнате и маетесь под луной. — Раймон привлек ее к себе, чтобы согреть своим большим телом.

Она обхватила его за плечи и прижалась к нему еще крепче.

— Так давайте начнем сначала. Может, на этот раз у вас получится лучше.

— Тогда уж два раза, чтобы наверняка. — Он довольно заворчал. — Обними меня крепче, жена. Мне так приятно ощущать на спине твои руки!

Чтобы вернуться от аббатства к лондонской дороге, Раймону пришлось провести свой отряд по узкой тропинке через болото. Кобыла Алисы осторожно ступала рядом с Шайтаном, пробираясь по топкой равнине, граничившей с полями аббатства. Проехав заросли высокого камыша, колыхавшегося длинными волнами на легком ветерке, они наконец выбрались на твердую, хорошо утоптанную грунтовую дорогу.

Теперь здесь было гораздо оживленнее. Когда они въехали на высокий отлогий холм к востоку от аббатства, Уот оглянулся назад и схватил Алису за рукав.

— Смотрите! — сказал он. — Это злые монахи с болота — те, у которых плохая еда.

Вдали, за нестройной вереницей паломников, крестьянских фургонов и всадников, скакали четыре храмовника — по двое в ряд, их ярко- красные кресты располагались в строгой симметрии. Лошади рыцарей, поджарые гнедые с черными отметинами, были так же похожи, как плащи их седоков. За ними на коротком поводу ехали два черных вьючных мула.

— Раймон, они нас преследуют?

— Мольона и его спутников среди них нет, — отозвался Раймон, не оглядываясь. — Эти рыцари стояли лагерем на полях аббатства. Сегодня утром, когда мы уезжали, я видел, как они сворачивали палатки.

Алиса посмотрела назад. Даже издали холодные, бесстрастные лица тамплиеров вызывали в ней тревожное чувство.

— Вчера вечером их не было в столовой аббатства, — проговорила она.

Раймон язвительно усмехнулся:

— Они предпочитают свой холодный лагерь. На глазах у посторонних они ведут аскетическую жизнь и насаждают презрение к удобствам в других рыцарских орденах. Если бы вчера вечером храмовники явились в столовую аббатства Макелни, настоятель приказал бы своим слугам немедленно унести со столов вкусные блюда и лангедокское вино. — Он улыбнулся. — Вот попировали бы те бедняги в зале для нищих!

— Настоятель так их боится? Раймон пожал плечами:

— Его аббатство процветает, и он дорожит своей репутацией. А эти высокомерные храмовники — разносчики слухов. Если им что-то не понравится, они шепнут на ушко кому следует, и настоятель распрощается со своей сытой жизнью. — Раймон обернулся в седле и долго смотрел назад. — Видите того монаха на буром