жизни Мег. Если Мартин и испытывал сомнения, воспоминания о Кассандре послужили ему жестоким напоминанием.

Кэт зашнуровывала рубашку, но прервала свое занятие и нетерпеливо посмотрела на Мартина.

– Дождь прекратился. Нам надо идти.

Мартин кивнул и встал с кровати. После кошмарной ночи с Кассандрой он возненавидел грозы. Но сейчас ему было неимоверно грустно, что буря за окном закончилась.

Церемониймейстер позволил Уолсингему пройти во внутренние покои королевы, привилегия, которой удостаивались немногие, особенно в столь поздний час.

Как и Уолсингем, королева была известна тем, что работала над докладами и другими государственными делами до поздней ночи, единственный человек в королевстве, чья работоспособность могла сравниться с его собственной.

Но в этот вечер королева не сидела за столом над бумагами. В покоях горело только несколько свечей, фрейлины сгрудились вместе и о чем-то переговаривались возбужденными приглушенными голосами.

Уолсингем прекрасно представлял себе, в каком расположении духа пребывала королева с тех пор, как она прочитала расшифровку гнусного письма Марии Стюарт.

Но ему было трудно оценить сиюминутное настроение ее величества. Она сидела около окна, спиной к нему, и ее высокую стройную фигуру поглотили тени. Уолсингем почти ничего не различал, кроме ее рыжих волос и заостренного профиля, поскольку она смотрела куда-то за окно, изучая ночное небо.

Гроза прошла; тучи рассеялись настолько, что стало видно бледную щепку луны и зловещую полосу кометы.

Хотя придворные неоднократно просили ее величество не искушать судьбу, разглядывая это необыкновенное явление в небесной сфере, но Елизавета склонна была полностью пренебрегать опасностью и проявлять отвагу, поэтому она упорно продолжала бесстрашно изучать комету.

По напряженно расправленным плечам Уолсингем догадался, что она знает об его присутствии, но не желает показывать этого.

– Ваше величество, – пробормотал он, с трудом преклоняя колени перед ней.

Но снова она не поприветствовала его, и Уолсингем прекрасно понимал почему. Елизавета не знала себе равных в искусстве затягивания принятия решения и переноса его со дня на день. Эта тактика не раз сослужила ей хорошую службу во многих вопросах, но ее нельзя было допускать в деле королевы шотландской.

Ради самой Елизаветы, ради блага государства ему придется заставить ее понять, осознать это и открыто принять на себя решение безнадежной задачи, вставшей перед ней.

Наконец до него донесся тихий голос королевы:

– Вы слышали самые последние новости из Рима?

Сэр Фрэнсис неуклюже переминался на своих больных коленях.

– Нет, ваше величество.

– Римский папа думает об издании очередной буллы об отлучении от церкви.

– Кого же, на сей раз?

– Не кого. Чего. Его святейшество собрался отлучить от церкви комету. Вы не находите это удивительным и забавным?

– Ничто в суеверном безумии папистов не может удивить меня.

– Может, это и хорошо. Если мои враги сосредоточат свое внимание на поисках способа уничтожить комету, им явно придётся на некоторое время забыть обо мне.

Она бросила беспокойный взгляд на министра, прежде чем снова посмотреть в окно.

– Встаньте же, иначе вы сотрете свои колени, старый мавр.

Уолсингем с усилием поднялся на ноги, вздрагивая от щелчков в обоих коленях.

– Нашли ли вы… Нашлось ли у вашего величества время, чтобы внимательно просмотреть письмо шотландской королевы?

– Да, я просмотрела письмо. Как вы должны радоваться. Наконец-то эта глупая женщина сыграла вам на руку.

– Ручаюсь вам, мне не доставляет никакого удовольствия…

– Только не надо этого!

Уолсингем отпрыгнул назад, опасаясь внезапной вспышки ее гнева. Однажды она даже в Уолсингема запустила комнатную туфлю.

Он осторожно наблюдал за рукой Елизаветы, опиравшейся на выступ окна. Но напряженный момент прошел, королева, видимо, сумела справиться с яростью.

– Избавьте меня от ваших заверений, – устало проговорила она. – Как прилежнейший из пауков, вы больше десяти лет все время плели свои паучьи сети, надеясь уничтожить Марию Стюарт.

– Только потому, что я не вижу иного способа обеспечить вашу безопасность, а также безопасность вашего королевства.

– Но эта кровь родственницы останется на моих руках. И мы создадим ужасный прецедент, обезглавив законную королеву.

Уолсингем воздержался от напоминания, что прецедент уже имел место, и начало тому положил ее отец. Никто не рисковал произносить имя Анны Болейн в присутствии королевы. Елизавета и сама никогда не упоминала свою мать.

– Я полагаю, Марию следует подвергнуть суду. – Королева начала массировать виски.

– Ее следует доставить в Тауэр…

– Нет, – резко перебила его Елизавета. – Суда не будет в Лондоне, где я буду обязана… Нет, – она повторила тише, но так же решительно. – Вы подготовите мне перечень других подходящих мест для суда. Я внимательно изучу список и все тщательно продумаю.

Уолсингем поморщился от ее слов, узнавая очередную тактику отсрочки.

– Ваше величество…

– Список, сэр Фрэнсис. Представьте его мне завтра, – повторила королева тоном, не терпящим никаких возражений.

– Хорошо, ваше величество, – вздохнул Уолсингем.

– Теперь, что с другими? Этими шестью джентльменами, – королева презрительно выделила последнее слово. – Вы раскрыли личности этих дерзких смельчаков, которые поклялись лишить меня жизни?

– Именно об этом я и пришел сообщить вам, – заметил Уолсингем. – Один из моих агентов явился ко мне буквально час назад с новым свидетельством. Теперь у меня есть возможность определить имена всех заговорщиков. Я выписал ордера на всех, включая эту ведьму, которая, похоже, тоже вовлечена в дело.

– Эта «Серебряная роза», о которой вы говорили со мной. – Елизавета с явным отвращением дернула головой. – Еще и заговор ведьм. Что же будет дальше? Отлично, Уолсингем. Займитесь арестами и вашим проклятым списком. Только оставьте меня в покое. По крайней мере, на оставшуюся часть этой ночи. – И даже не оглянувшись, королева отпустила его усталым взмахом, руки.

Уолсингем поклонился и отступил, поспешив выполнить ее распоряжения прежде, чем она переменит свое мнение и найдет какую-нибудь причину запретить суд над королевой шотландцев.

Уолсингем знал, что его усердие будет дорого ему стоить. Кого-то придется обвинить во всем, когда топор отделит голову этой женщины из рода Стюартов от ее плеч. Он почти не сомневался, что все королевское недовольство падет на него, и он был готов вынести это.

Что касается ареста «Серебряной розы»… тут Уолсингем испытал укол совести. Мартин Ле Луп сослужил секретарю огромную службу, обнаружив тот портрет и незамедлительно доставив его Уолсингему.

Смерть ведьмы станет скверной оплатой за отважные деяния Мартина. Уолсингем опасался, что Мартин очень тяжело перенесет это, и жалел его.

Но Уолсингем не имел права позволить пристрастию к Мартину поколебать его решимость. Как всегда, сэр Фрэнсис ясно видел свой долг и приготовился выполнить его. Чего бы это ему ни стоило.

Последние косые лучи заходящего солнца скользили по грубо отесанному кухонному столу, на котором Мод чистила блестящие красные яблоки, доставая их из плетеной корзины. На вертеле над огнем