Медлин. Он прерывисто вздохнул, выпрямился и затих.

Мариусу удалось разжать пальцы Романа, и нож с безобидным звоном упал на пол. Когда Роман высвободился из рук двоюродных братьев, он, казалось, более всего был озабочен уроном, который схватка нанесла его внешности. Он старательно приглаживал волосы, расправлял кружевной шейный платок и одергивал камзол.

Наступила мрачная тишина. Сердце Медлин снова забилось, но теперь ее охватила крупная дрожь. Она никак не могла понять, что произошло.

Роман просто пролил вино, они уже с Анатолем пытались убить друг друга. А прочие Сентледжи были этим расстроены, но никак не удивлены.

Во всем этом Медлин виделось нечто безумное, непостижимое. Лишь одно было реальным — пятно крови, расползавшееся по руке Анатоля.

— Анатоль! — вскричала она. — Твоя рука. Анатоль посмотрел на рукав с полным равнодушием. Зато Адриан, отпустив его, застыл от ужаса, заметив кровь на своих руках. Тот же ужас отразился, словно в зеркале, на лицах других Сентледжей. Губы Романа дрогнули в слабом подобии его насмешливой прежней улыбки.

— Боже мой! — все еще нетвердым голосом воскликнул он. — Кажется, я пролил кровь сородича. Теперь мне несдобровать.

— Замолчи, Роман! — крикнул Адриан. Оправившись от потрясения, Медлин начала действовать — собрала со стола салфетки, велела принести теплой воды. Потом она бросилась к Анатолю и хотела закатать рукав сюртука, но муж отдернул руку.

— Ерунда, забудьте об этом, — пробормотал он. Черные волосы почти закрывали его лицо.

— Позвольте, я…

— Оставьте меня! — Анатоль повернулся к ней спиной.

— Пожалуйста, Анатоль, я только хочу…

— Чертов ужин окончен. Можете удалиться, мадам.

— Но, милорд…

— Ступайте спать, Медлин! — с яростью бросил он, обернувшись, и Медлин лишь сейчас увидела его глаза — холодные, отчужденные, отторгающие. Этот взгляд словно изо всех сил толкал ее в грудь.

Медлин огляделась, ища поддержки, но все прочие тоже отстранились от нее. С каменными лицами они смотрели куда угодно, только не на нее, будто не Роман, а Медлин всадила нож в руку Анатоля. Впрочем, в их глазах она совершила куда более страшное преступление, подвергнув сомнению миф о выбранной невесте.

Даже Фитцледж как будто разочаровался в ней. Только мсье де Рошенкур смотрел на Медлин сочувственно, и его сочувствие оказалось последней каплей. На щеках у нее вспыхнули красные пятна, глаза наполнились слезами. Она быстро прошла к двери по осколкам фарфоровых тарелок и хрустальных бокалов, разбитых вдребезги, как все ее надежды на сегодняшний вечер.

Анатоль смотрел на первые капли дождя, тяжело катившиеся по стеклу. Родственники разъезжались. Первыми отбыли Роман с французом. Почему бы и нет, с горечью думал Анатоль. Роман добился всего, чего хотел, — принес беду и посеял раздор.

Остатки гнева улетучились, осталась лишь безмерная усталость. Он почти не замечал жгучей боли в раненой руке, он вообще почти ничего не чувствовал — кроме стыда и отвращения к себе. Роман снова одержал верх, добился того, что Анатоль переступил грань.

Он не мог смотреть в лицо родным, попрощаться с ними — хотел только, чтобы они поскорее уехали. Если они сразу не догадались, что его брак — ошибка, то теперь знают это наверное. В гостиной до сих пор витало эхо голоса Медлин:

«Идея, что каждому мужчине предназначена судьбой лишь одна женщина, а каждой женщине лишь один мужчина, необычайно романтична, но я не могу в это поверить».

Такое не могла сказать ни одна невеста Сентледжей, во всяком случае, та, что познала истинную страсть в объятиях мужа. Теперь не только ему, но и всем родным стало очевидно, какую ошибку он совершил.

Их сочувствие давило тяжким грузом на его гордость. Анатоль знал, что каждый из этих высоких решительных мужчин готов встать с ним плечом к плечу, чтобы отразить нападение врага.

Но сейчас речь шла о женщине, его выбранной невесте, и они были так же растерянны и беспомощны, как он сам. Один за другим они произносили прощальные слова и исчезали. Ушел даже Фитцледж. Впервые за всю жизнь его вера пошатнулась.

Все ушли, остался лишь один человек, к несчастью, именно тот, кого Анатоль менее всего желал видеть.

Шли минуты, Анатоль сидел, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец он не выдержал и повернулся к Мариусу.

— С твоей лошадью что-нибудь случилось?

— Нет, — сказал Мариус, — просто я подумал, что тебе может понадобиться моя помощь.

Анатоль сухо рассмеялся:

— Не думаю, что тебе стоит еще раз заглядывать в сердце моей жены. Она достаточно ясно объявила о своих чувствах.

— Я имел в виду врачебную помощь. Ты же знаешь, я люблю пускать в ход свои способности не больше, чем ты свои.

Анатоль сжал губы и отвернулся, но Мариус уже доставал сумку с медицинскими инструментами.

— Мне не нужна никакая помощь.

— Что ж, милорд, выбор за вами. Если рана загноится, ничего страшного — руку можно отрезать. У тебя есть вторая рука, а со временем научишься так же хорошо стрелять левой…

— Черт побери! Ладно, делай, что считаешь нужным, — процедил Анатоль, выбираясь из сюртука. — Все равно от тебя не отделаешься.

— Ты чертовски прав, кузен, — сказал Мариус. Анатоль закатал рукав, ругаясь сквозь зубы, когда ему приходилось отдирать ткань, прилипшую к ране, которая сразу же стала опять кровоточить.

Порез на внутренней стороне предплечья был чистым, но Мариус, промокнув его влажным полотенцем, нахмурился.

— Рана не очень глубокая, швы накладывать не придется, — сказал он. — И все равно Роман совершил недопустимый поступок.

Анатоль пожал плечами — и тут же вздрогнул от боли, которую причинило это движение.

— Отчасти я сам виноват, — хмуро признался он. — Это было недостойно — воспользоваться даром для того, чтобы выплеснуть вино ему в лицо. Я не должен был до такой степени терять власть над собой.

— Думаю, ты проявил изрядную выдержку. — Мариус порылся в сумке, достал кувшинчик с собственноручно изготовленной целебной мазью. — Твоей силы хватило бы, чтобы повышвыривать нас всех в окна.

— «Обладающий великой силой должен пользоваться ею мудро», — вяло процитировал Анатоль, потом со свистом втянул в себя воздух. Что бы там ни намешал Мариус в это проклятое снадобье, жгло оно не хуже перца.

Мариус сочувственно улыбнулся, и на краткий миг Анатоль ощутил, как сильны узы, связывающие его с двоюродным братом. Но это ощущение длилось недолго, ибо взгляд его постоянно натыкался на свидетельства недавних бесчинств — опрокинутые стулья, осколки посуды, пятна крови на прекрасном обюссоновском ковре.

Он тяжело вздохнул, и, пока Мариус перевязывал ему руку, перед его мысленным взором возникали образы, которые ему так хотелось бы изгнать из памяти. Чаще всего прочего — лицо Медлин. Такое серьезное, когда она растоптала его последнюю надежду, сказав, что не верит в вечную любовь, такое испуганное, когда он бросился на Романа, словно бешеный пес.

И полное боли, когда Анатоль оттолкнул ее. Но в ту минуту ее доброта и участие жгли его сердце сильнее, чем мазь Мариуса.

Он проклинал тот день, когда согласился на этот глупый званый ужин. Все, чего он добился за последнее время, все усилия походить на джентльмена, пошли прахом. Этот вечер лишь больше убедил его