рабочими блокировались не только немцами, но и коммунистами, и миланскими промышленниками. Теперь, однако, он был намерен проявить решительность. 20 апреля в Милане он объявит о тотальной социализации страны, что явится его новой попыткой войти в историю со славой.
Миланский префект Марио Басси, долгие месяцы уговаривавший Муссолини выступить против немцев, радостно потирал руки. Один из секретарей с озера Гарда передал по телефону закодированное сообщение: «Посылка отправлена».
Басси понял, о чем идет речь, так как код был согласован с самим Муссолини. Позабыв о своем обещании Кларетте и прямо нарушив слово, данное генералу Вольфу, не покидать место своего пребывания, дуче направился в Милан.
В 5.50 вечера, когда колонна автомашин тронулась, Рашель обратила внимание на то, что его обычный эсэсовский эскорт оставался на месте. Даже в отсутствие Вольфа двенадцать человек личной охраны Муссолини во главе с уголовным инспектором Отто Кизнаттом и унтерштурмфюрером Фрицем Бирцером сопровождали его повсюду. Рашель не могла знать, что две недели назад Кизнатт получил из Берлина указание, гласившее: «Если Муссолини попытается отправиться в Швейцарию, задержать его, при необходимости даже силой оружия».
Хотя Адольф Гитлер находился на пятнадцатиметровой глубине в своем берлинском бункере и больше уже его не покинет, «Карл-Хайнц» — как эсэсовская охрана называла Муссолини — оставался по- прежнему его пленником.
Глава 11.
«Мы будем вынуждены произнести слово «конец»
18–28 апреля 1945 года
На первом этаже здания дворца Монфорте, где три комнаты занимала префектура Милана, Муссолини был один. Своими покрасневшими глазами он уставился в потолок.
Был полдень 24 апреля. Прошло уже шесть дней, как он покинул озеро Гарда, но он не видел впереди ничего, кроме горького конца всего, к чему стремился.
Вначале его планы стали осуществляться довольно быстро. Решив расформировать министерства, он приступил к выплате зарплаты служащим… провел мероприятия по празднованию 21 апреля, годовщины возникновения Рима… с церковной церемонией по отпеванию павших фашистов… затем смотр 300 000 фашистов в замке Сфорцеско, предваряющий выступление в Вал-Теллину. Там он намеревался продержаться не менее шести месяцев, выпуская газеты и ведя радиопередачи, отмечая каждую веху своего последнего исторического периода правления. В Равенну были посланы гонцы, чтобы откопать кости Данте, драгоценного символа культуры.
В замешательство его привело лишь появление в Милане 19 апреля заплаканной Кларетты в сопровождении Франца Шпёглера. Ему, конечно, была понятна ее озабоченность предстоящей разлукой с семьей, которая должна была с помощью посла Рена вылететь в ближайшие дни в Испанию.
А 21 апреля начались неудачи и провалы. В день, когда он собирался объявить миланцам о социализме, союзники вступили в Болонью. Мероприятия, связанные с выходом к Вал-Теллине, пришлось форсировать. Алессандро Паволини с гордостью доложил ему, что им отданы распоряжения, чтобы черные бригады провинций Эмилий, Лигурия и Венето начали выдвижение в долину По и к озеру Комо.
— Через несколько дней, — похвастался он, — в районе Комо у нас будет порядка пятидесяти тысяч человек.
Маршал Грациани, потеряв контроль над собой, воскликнул, указывая своим маршальским жезлом на Паволини:
— Это возмутительно, лгать подобным образом перед самым концом. Вы же прекрасно знаете, что идея оказания сопротивления на Вал-Теллине абсурдна, и тем не менее обманываете дуче!
Паволини с угрозой возразил:
— Маршал, я уважаю вашу личность, но вы не имеете права выдвигать подобные обвинения.
Побледнев, Грациани отпарировал:
— Болонья пала. И нас ожидает лишь полный разгром и военное поражение.
Холодно, будто бы решалась судьба кого-то постороннего, Муссолини прервал их перебранку:
— Стало быть, другое 8 сентября?
— Все гораздо хуже, — хмуро ответил Грациани.
С горевшими щеками Паволини испросил разрешение выйти и выскочил из комнаты.
Через два дня ситуация стала еще более безнадежной. 23 апреля заместитель секретаря партии Пино Ромуальди, посланный Муссолини на фронт для выяснения обстановки, возвратился весь пыльный и потный.
— Это — катастрофа, — прохрипел он. — Фронта не существует.
— Но ведь немцы обороняют По, — попытался возразить Муссолини.
- Немцы ничего не обороняют, дуче, — почти выкрикнул Ромуальди.
Немного успокоившись, он объяснил: у немцев в долине По остался только один самолет и совсем нет тяжелой артиллерии. 27-го числа они отойдут к Милану.
— Вам следует отдать распоряжение о немедленном выступлении к Вал-Теллине, — предложил Ромуальди. — Немецкого командования более нет.
— Идут разговоры, что в Болонье союзников встречают цветами, — произнес Муссолини ошеломленно. — Так ли это на самом деле?
Ромуальди остался непреклонным.
— К сожалению, так оно и есть. Люди готовы приветствовать всех, кто несет им спокойствие.
Муссолини промолчал. Когда же он заговорил о необходимости возобновления сопротивления, даже федеральный секретарь Коста выразил сомнение, промолвив:
— Вы как-то сказали, что и один человек может сослужить хорошую службу своей стране, сохранив бочку бензина. Но теперь и она пуста.
Лишь в одном вопросе Муссолини проявил настойчивость. Несмотря на предложения фанатиков из числа старой гвардии, он не собирался превращать Милан в подобие Сталинграда, заявляя:
— Милан не должен быть разрушен. Возможно кровопролитие, возможно даже всесожжение, но я не согласен, чтобы правительство было сформировано под меня. Необходимо прежде всего прекратить притеснение немцами наших людей.
Он убедил самого себя, что именно эту нишу в истории ему необходимо занять.
Муссолини быстро внес изменения в свои планы. Позвонив Рашель, он объяснил, что Мантуя пала, в результате чего его путь назад, к озеру Гарда, отрезан. Ей с детьми необходимо перебраться на виллу Реале, старую королевскую резиденцию в Монце, в пятнадцати километрах севернее Милана. Оттуда их доставят на озеро Комо.
Теперь ему необходимо было провести в жизнь другой пункт своего нового плана. В конце недели он встретился с журналистом-социалистом Карло Силвестри, с которым разработал программу из четырех пунктов о передаче власти в Северной Италии в руки партизан — без коммунистов — сразу же после выдворения немцев и фашистов.
Однако партизаны через тридцать шесть часов отклонили это предложение.
Об этом ему сообщил Силвестри в полдень 24 апреля, а вслед за этим в помещение вошел Отто Кизнатт, его постоянная тень, на этот раз даже не постучав в дверь. Когда он попытался уточнить дату возвращения Муссолини, дуче дал ему уклончивый ответ. Кизнатту не понравилось то, что он увидел на улицах города и во дворе префектуры. Милан был наводнен автомашинами с фашистскими семьями и багажом. С каждым днем фашистские войска таяли все больше. Видя настойчивость Кизнатта, Муссолини в конце концов сказал ему:
— Я никогда не возвращусь на Гарду.
Кизнатт продолжал стоять на своем, заявив:
— Немецкое посольство хотело бы постоянно находиться вблизи от вас, — пояснив, что оно перебралось с озера Гарда в Мерано на австрийской границе. Было бы целесообразно, чтобы и дуче переехал туда тоже.
К его удивлению Муссолини достал карту, разложил ее на диване и после внимательного изучения
