Поскольку ты постоянно был в моем сердце, то ли собирая твои фотографии, будучи еще девушкой, то ли заучивая твои слова и выражения, восхищаясь твоим политическим искусством, так и в эти последние тяжелые годы я всегда была с тобой, в годы, мучительные для всего мира и для тебя в особенности, когда мы пытались забыть собственные проблемы, уделяя все свое внимание проблемам кровавой войны, когда я продолжала разделять твою боль и борьбу, вкладывая в них свои чувства и сознание.

В тот трагический момент я почувствовал, что происходило в твоей душе — страдание, отвращение, возмущение, обособленность от мерзкой человеческой природы. То, о чем думал ты, думала и я — час за часом, минута за минутой. Я была рядом с тобой, остаюсь и буду всегда чувствовать себя рядом. Возможность любить тебя, несмотря на происходящие события, ежедневная принадлежность тебе, хотя сейчас ты находишься в одиночестве, покинутый всеми и испытывая отчаяние, придают мне силы и желание жить, жить для тебя, продолжать отдавать свою молодость и любовь — вот что составляет суть моего существования.

Ночью мне вспомнились слова, сказанные как-то тобою, которые приходили мне на ум снова и снова: «Все прошло, имидж стерся с годами, и я не помню их лиц, глаз и голосов, ничего».

Это ты говорил о женщинах, бывших в твоей жизни. И даже подчеркнул:

«Ни одна из женщин никогда не занимала того места в моем сердце, которое занимаешь ты. Оглядываясь назад, могу сказать, что любил по-настоящему только тебя одну».

И я не хочу, чтобы мой портрет оказался в ряду тех, кого ты когда-то любил. Моя же любовь до сих пор жива и страстна. Но скажи мне, скажи, что я не потеряю всего этого со временем. Нет, любовь переживает время, доминирует и возвышается над ним, наполняет его собой и утверждает: жить стоит. Бен, прости мне мои глупые мысли, набегающие одна на другую, как дюжина фотографий, закрывающих друг друга, подобно игре света и теней. Но вся эта путаница проходит, все встает на свои места, и я чувствую себя счастливой. Когда же мое сознание возвращается на землю, меня мучает лишь одна мысль: я осталась без тебя. И я начинаю плакать, чувствуя свою беспомощность. Полагаю, ты понимаешь меня.

Подумай только, мой Бен, какой смешной и глупой я могу иногда быть. Я становлюсь ревнивой и восстаю против всех тех женщин, которые были в твоей жизни, которые отведали то, что я считала только своим. Я вспоминаю все раны, нанесенные тобою моему сердцу, от которых я до сих пор испытываю боль. Как ты заставлял меня плакать и как ты делал меня счастливой. Но я не хочу забыть даже горестные для меня часы. Конечно, многое я и забыла, но есть вещи, которые оставили в моей душе глубокий след. Однако они не вызывают у меня слез, лишь то, что любовь наша была не столь продолжительной… Мне хочется возвратиться назад и остановить тебя от того, что ты со мною делал. Но что это изменит теперь?… Хотя это и кажется маловероятным, но порою и сквернословие может ранить. И как часто мне приходилось от этого страдать. Мне помнится, как ты смеялся над моею вспыльчивостью и раздражением.

Почему я не могу быть рядом с тобой, Бен? Почему они этого не разрешают? Я бы спала на полу… я готова на все, лишь бы быть рядом с тобой… разделять твои мучения и поддерживать своей любовью…

Бен, любовь моя, разреши мне быть с тобой, стоять на коленях у твоих ног, смотреть на тебя, слышать твой прекрасный голос — теплый, необыкновенный (ни у кого в мире нет такого голоса, глаз и рук). Бен, позвони мне. Я — твоя маленькая рабыня. Возьми мою жизнь, но не страдай, не чувствуй себя одиноким. Я — душой рядом с тобой.

Сегодня утром к нам приходил молодой парень починить водопровод. Так вот он пел: «Батальоны, батальоны смерти, батальоны жизни…»

Он пел с удовольствием, посмотрев на меня украдкой. Когда я заплакала, у него на глазах тоже появились слезы. Как много людей плачут в тиши своих домов, вспоминая прошлое. Бен, подлая измена иуд будет отмщена, а те, кто пытался вычеркнуть из памяти людей дела такого гения, как ты, будут наказаны. Многие недостойны быть рядом/с тобой, но Италия велика, и я буду молить святую Риту, которой поклонялся и ты, ниспослать тебе благодать. Бен, любимый, подай мне знак, поддержи, чтобы я не умерла, без тебя для меня все потеряно, остается без света, без надежды. Пришли хоть словечко, любовь моя. Долго я так не выдержу».

Мучимый всю свою жизнь сомнениями, терзаясь от чувства собственной неполноценности, Муссолини слышал от Кларетты слова поддержки, в которых нуждался, чтобы утвердить свое «я».

Во втором письме с озера Маджьоре, которое он вряд ли получил, Кларетта постаралась, как и в течение всех семи лет, укрепить его мнение о себе как о человеке, чье имя будет «начертано на небосводе отечества».

«Любимый мой, моя бедная большая любовь!

Что ты сейчас делаешь? Что происходит с нами?.. Этот кошмар не кончается, но, видимо, это — суровая реальность? Не играет никакой роли, знают ли они, что я тебе пишу. Пусть знают, что я не отрекаюсь от тебя, как не отрекаюсь от любви, которую буду всегда испытывать к тебе. Если любовь — преступление, то я виновна. В те ужасные часы, когда варвары обыскивали кабинет моего отца, отдавшего тридцать пять лет на лечение тел и душ людей, когда они ворвались в виллу, крича, что весь твой огромный труд полетел ко всем чертям, мне хотелось плакать и даже умереть. Только один человек помог нам (это был шофер семьи Петаччи), которому мы, по сути дела, обязаны жизнью. Я сейчас приехала в Мейну к Мими и пытаюсь благодаря ему связаться с тобой. Думаю, ты понял, о ком идет речь: имени его я называть не хочу. Знай, что на свете есть еще хорошие люди. Как долго я здесь пробуду, не знаю. У нас нет ни средств, ни силы. Мы ошеломлены и раздавлены реальностью. Если бы я только могла быть рядом с тобой и быть хоть чем-нибудь тебе полезной… Какой злой рок обрушился на нашу любовь… Здесь я стараюсь держаться храбро, и глаза мои сухи… Меня ужасают только твое унижение и обеспокоенность да сознание того, что я не могу стать перед тобой на колени и сказать о своей любви и преданности, а также чем-либо помочь… Хотя ты и сделал то, что сделал… Ты убил всех, кто тебя любил, кто верил в тебя… доведя многих до крайности. И вот теперь они никак не могут поверить в то, что все кончено, что такой великий человек, как ты, единственный в своем роде, божественное создание, сокрушен теперь судьбой. Они не верят в это, да в это и нельзя поверить.

Двадцать три года работы, тяжелого труда, борьбы; двадцать три года жертвенности, самоотречения, шума и суматохи, горечи; двадцать три года огромного строительства, создания военно- морского флота и военно-воздушных сил — и все благодаря твоей силе воли. Ты взрыхлил землю и сформировал людей, попытавшись соединить кровь рабочих и крестьян. Почему ты был столь хорош? Почему ты не пролил кровь, которая могла бы спасти человечество? Я не могу молчать и хочу сказать о своей муке и боли. Меня переполняют слезы. Как я завидую твоей жене… Она может тебя слышать, слышать слова и голос… смотреть в твои глаза, разделять твое безграничное горе…

Мысль, что я могу больше не увидеть тебя никогда… Тогда мне лучше умереть… Скажи мне, что это неправда, что я снова увижу тебя, что эта надежда поддерживает и твою жизнь… Что они могут с тобой сделать? Что сделал ты?.. Будь, пожалуйста, выше всего этого… В том мире, где нет солнца, ты обретешь покой… Дай мне знать, есть ли еще кто, кому можно доверять… Не слышала, жив ли еще Ридольфи… и с тобой ли Альбине Сообщи мне о себе… Прошу тебя, верь, что годы интимной и духовной жизни, освещенной нашей любовью, нельзя опорочить инсинуациями. Они преодолеют время и события. Я — с тобой, как вчера, как сегодня, всей своей душой…

Как они могут стереть или вычеркнуть твое имя, которое высечено на камне истории? Что бы ни случилось, ты все равно останешься существом, избранным Богом, гением, появляющимся на свет раз в несколько столетий.

Ты — тот, кто ты есть, и что ты сделал — останется с тобой, вокруг тебя и после тебя. Имя твое будет жить в веках, а зажженный тобою свет и твой труд будут светить прекрасно и величественно. Что бы кто ни говорил, ты — гений, и, если маленькие людишки захотят разрушить твои творения, все равно твое имя останется написанным на небосводе отечества и будет освещено солнцем правды.

Если бы я могла поговорить с тобой, то сказала бы тебе многое. Если ты и виновен, то только в том, что был слишком хорошим, великодушным, слишком похожим на Цезаря. Змеи должны уничтожаться, прежде чем они смогут укусить. Об этом сейчас говорить бесполезно, и ты знаешь, что я имею в виду. Единственной реальностью является повседневность, которая нас Сивает. Мне тягостно оттого, что ранее я не знала, что ты для меня значишь, кем являешься и будешь являться. Не знаю, есть ли у тебя время, чтобы вспомнить обо мне, да и желание вспомнить. Но все равно я — на твоей стороне и живу лишь