все будет проще. Уговорю ее. Будем вместе жить, учиться. Жизнь хорошую наладим. Считай ведь, сирота она.

— Надо учитывать, Елизавета Петровна, — высказал свое суждение Рапопорт, — что она мыслит древними категориями и живет теми же законами. Она себя считает пленницей Степки, а по тем временам, наверное, она уже является его собственностью. И только он вправе распоряжаться ею. В принципе, она права.

— Хорошая была бы пара, — улыбнулась Елизавета Петровна. — Степка и Марфинька. И что мне делать? Если ребята уедут, она же от тоски зачахнет. Какие там еще дикие законы были?

— В случае гибели мужа женщины накладывали на себя руки. Вроде читал где-то.

— Вот-вот! Еще этого не хватало. Они должны быть пока вместе. Хотя бы недельку — две. Чтобы Марфинька осмотрелась, освоилась. Чтобы привыкла немного ко мне. Олег Николаевич, думай же! Думай!

Олег стоял, что-то прикидывал в уме, а затем решительно предложил:

— Попробуем связаться по радиостанции с главпочтамтом, а оттуда пусть для переговоров вызовут родителей ребят. Надо сделать так, чтобы Степке и Саньке они сами, по телефону, разрешили временно остаться здесь. Но вначале должны переговорить с родителями вы.

— Думаешь, получится? — неуверенно произнесла она.

— Получится.

Не совсем уверенные, но с большой надеждой, Елизавета Петровна и Олег Николаевич ушли на промплощадку. Олег Николаевич сам сел у радиостанции. Включил, настроил и стал вызывать управление. Оттуда откликнулись быстро. Олег Николаевич, кратко объясняя суть дела, но не выдавая тайны, просил, обещал в счет его оплаты связаться с необходимым абонентом через главпочтамт. Наконец подмигнув Елизавете Петровне, с облегчением сказал:

— Запрос ушел в эфир.

Только через три часа счастливая и веселая Елизавета Петровна вернулась в домик. Глянула на кухню — никого. Но чисто, прибрано, посуда перемыта. «Неужели Марфинька? — радостно заколотилось сердце. — Какая была бы помощница!» Санька, укрывшись с головой, спал на ее кровати. А где же Степка и Марфинька?

Она тихо и осторожно, словно боясь вспугнуть, открыла комнату девушки. На столе горел ночник, а на раскладушке сидели Степка и Марфинька. Она держала его руку в своей, гладила и напевно медленно говорила:

— Умну мужу речеши слово и пободать сердцемъ, а бездумного аще и кнутом бити, не вложиши во нь ума6.

— Молодец! — улыбается Степка. — Ты много знаешь.

— Мнози.

Елизавета Петровна вошла незаметно. Кашлянула тихонько в кулак, присела рядом на табуретку. Но Степка сразу уловил в ее лице перемену.

— Степка, — не скрывая радости, объявила Елизавета Петровна. — Только что я говорила с твоими родителями. С Татьяной Николаевной и Сергеем Ивановичем. И с Санькиным отцом. Они в обиде не будут ни на меня, ни на вас. Передают вам привет. И разрешили побыть еще две недели.

— Две седьмицы? — уловила Марфинька.

— Да, — подтвердила Елизавета Петровна. — Две недели. Надо, Степка! Ты же умница.

— Понимаю, — сказал парень, но, видимо, не поверил словам тети Лизы. — А кто еще слышал разговор?

— Олег Николаевич.

— Ладно, — согласился Степка.

— Тогда отдыхать, — успокоившись, сказала Елизавета Петровна. — Устали же!

— Несть, — вдруг сказала Марфинька. — Аз решу таи свои7.

Степка и Елизавета Петровна посмотрели друг на друга.

Она расскажет свою тайну? Хозяйка сбегала за Санькой и Олегом, затем на кухню, принесла напиток, печенье, положила на стол, по нескольку конфет дала Марфиньке и Степке. Удобно усевшись на другой раскладушке, она тоже приготовилась слушать.

— Рассказывай, доченька!

Марфинька, глубоко вздохнув, начала свой сказ.

Напевный голос ее звучал, как мелодия, как незнакомая песня. Все внимательно и увлеченно слушали, разгадывая те или иные непонятные слова, стараясь ухватить смысл сказанного, вникнуть в суть повествования. Изредка прерывали ее речь. Марфинька, угадывая желание присутствующих, подчинялась. Она как могла старалась донести своим слушателям то, что случилось много веков назад…

В лето 65798 муж Марфиньки, князь осовецкий Игорь Василькович, созвал совет из самых близких и доверенных лиц. Совет проходил в светлице князя за большим дубовым столом, на котором дымились горячие яства, посреди стояла большая серебряная чаша с медом, в глиняном сосуде с двумя ручками — горячий напиток — вино, в другой — пиво. Князь Игорь Василькович сидел в углу. Молодой, крепкий, словно вылитый из бронзы, он чувствовал себя уверенно и спокойно. Красный шелковый халат, обшитый по воротнику куньим мехом, накинут на плечи. Его удерживала на них подвязка из золотистой ленты, узлом завязанная на груди. Пышная короткая борода и густые, вразлет, усы делали князя старше своих лет.

В нарушение устоев, на совете присутствовала и она, жена князя. Знала, что быть здесь ей не положено, но любопытство, тревога, присущие женскому сердцу, толкнули ее на нарушение обычаев. Марфиньку все время мучило: как отнесется к этому муж, выгонит или нет? Он долго и пристально смотрел на нее, не говорил ни слова, будто выжидал, что она опомнится и сама покинет светлицу, но в конце концов, глотнув пива, встал.

— Время нынче неспокойное, — молвил тихо и твердо князь. — Дошла молва до нас о великих неповиновениях в Киевском княжестве. Великий князь Изяслав при помощи ляхов воссел на княжение в Киеве. Ляхи грабят Русь. Узнав об этом, наши смерды и ратаи бегут в непроходимые леса, выжигают участки, ставят курени, основывают родовые веси. Их не сразу найти и вернуть. С кого взымать подати? Чем платить слугам и дружине, Гаврила?

Предводитель дружины воевода Гаврила Храбрый встал из-за стола, склонил в поклоне голову и стал объяснять:

— Светлый князь! Верно говоришь: не с кого брать подати и нечего. Варяги разорили наши веси, будто огонь прошел по княжеству. Варяги жестокие и неуловимые. Действуют небольшими дружинами, яко воры. Убивают людей, режут скот, грабят имущество.

— Я спрашиваю, — повысил голос князь, — чем платить будем, воевода? За податью придут скоро дружинники от князя Великого. Какой дам откуп?

Гаврила Храбрый выпрямился, провел рукой по светло-рыжим волосам:

— Дозволь идти в набеги, князь, на соседей…

Игорь Василькович тяжелым, словно налитым свинцом, взглядом измерил предводителя дружины, от чего тот ссутулился, почуяв что-то недоброе в задумах князя.

— Мы устали от распрей, от междоусобиц, от грабежей… На нас хватает чужеземцев: варяг,