имущество, а за это он, генерал Унгерн, пропускает на юг всех солдат и мирных жителей с их имуществом и дает продовольствие и нужное число подвод. Китайский капитан заверил генерала Унгерна, что такие условия для китайского командования будут приемлемы, и обещал через 3–4 часа дать ответ. Но не в характере Унгерна было сидеть и ждать ответа от китайцев 3 часа. Он потребовал коня и один поскакал в лагерь китайцев. Был обстрелян китайцами с сопки № 1, но благополучно проскочил, увидал старшего китайского начальника полковника Чжоу и с ним договорился об условиях сдачи оружия утром 21 марта. Вернулся поздно ночью.

Еще до света 21 марта пронеслась команда: “По коням!” Оказывается, китайские кавалерийские начальники не пожелали разоружаться и сдавать все кавалерийское имущество, и с вечера тихо ушли на юго — запад. В китайском лагере было большое смятение из?за нарушения договора. Генерал Унгерн приказал чахарам и 3 сотням 2–го полка во главе с есаулом Нейманом догнать беглецов и разбить беспощадно. Полковник Хоботов с одной сотней был назначен для приема оружия от китайских не убежавших войск. Резухину с 3–м полком было приказано идти в преследование на поддержку Неймана и чахар.

Целый день 21 марта шла сдача оружия и имущества, военного и конского снаряжения. Отделили для китайцев обоз и продовольствие. У мирных купцов ничего не было отобрано, и их подводы были особо выделены.

При сдаче оружия многие китайские солдаты обращались к генералу Унгерну с предложением принять их на службу. Унгерн из числа желавших отобрал 600 человек и отправил их в Ургу на сформирование конного полка.

23 марта генерал Унгерн нагнал колонну генерала Резухина, который вел бой с китайцами за перевал. Здесь был убит один из храбрейших офицеров есаул Нейман. Ночью на 24–е китайцы ушли с перевала. Гоняться за горсточкой ушедших китайских кавалеристов не имело смысла.

Вечером к перевалу прибыл из Урги на автомобиле Жамболон — ван с каким?то важным донесением. Оба генерала долго совещались. Утром части 2–го и 3–го полка ушли в направлении Ван — хурэ.

В преследование китайцев были посланы чахары. Путь бежавших китайцев устлан был трупами людей и скота. Профессор Оссендовский в своих воспоминаниях о виденном им поле боя (19–21 марта) картинно описывает его и, действительно, к нему в полной мере подходят слова А. С. Пушкина: “О поле, поле чистое, кто усеял тебя костями…” Так бесславно погибли последние войска генерала Сюя. Профессор (?) Оссендовский в своих воспоминаниях ярко характеризует “поле усеянное, неубранное от трупов людей и коней”, когда он проезжал по нему спустя много времени после боя.

Генерал Резухин захватил большую и богатую добычу. Бои генералов Унгерна в Гоби и Резухина к югу от Барун — хурэ имели решающее значение крепкому занятию Халхи “белыми русскими”. У Китайского правительства не оставалось иллюзии о ее возврате. Генерал Унгерн спокойно перешел созидательной работе в Халхе.

Генерал Унгерн в Урге.

Жуткие дни переживали русские люди в Урге с 1 по 7 февраля 1921 г. Было известно, что китайские генералы решили издать приказ об уничтожении в Урге всех русских. Высокий комиссар Чэнь И сумел воспротивиться изданию такого приказа генералами.

Увоз Богдо — гэгэна тибетцами в монастырь хубилгана Манджушри убедил китайцев в том, что вся Халха восстала против них и им нужно уходить оттуда за неимением сил к сопротивлению против всех народных масс. 3 февраля начался исход. Русские заперлись в своих домах, вооружились, чем кто мог, чтобы в случае нападения гаминов продать жизнь дороже.

Из 12000–15000 человек гарнизона района Урги в Маймачен (у Троицкосавска) пришло не больше половины, так как часть бежала на юго — запад при выходе из Урги, часть отделилась по пути на Троицкосавск, уходя хунхузничать по Орхону и Селенге. Много погибло, не имея теплой одежды. С китайцами ушли русские большевики, как Чайванов, но Парняков и Кучеренко, по неизвестной причине, остались в Урге.

Перед наступлением на Ургу генерал Унгерн отдал приказ: “При занятии Урги всех коммунистов и евреев уничтожать на месте, имущество их забирать. Одну треть забранного сдавать в штаб, а две трети оставлять в свою пользу”.

Унгерновцы, заняв Ургу, первым делом учинили избиение евреев всех полов и возрастов. Сохранилась одна маленькая девочка, кажется, из семьи Задовских, которую русская няня прикрыла своим старым телом, не дав изрубить ее, и потребовала, чтобы ее вели к “старшему”. Когда ее привели в штаб в помещение банка, то она заявила, что девочку она удочеряет, и здесь же произведен был упрощенный обряд крещения.

Группа евреев укрылась в запретном монгольском районе. Они сидели смирно три — четыре дня, но не высидели долго и показались за оградой запретной зоны. Агенты подполковника Сипайлова неотлучно следили за ними и, как только они появились, схватили их и перерубили. Дольше других оставалась в живых красивая, молодая еврейка Шейнеман, согласившаяся быть наложницей Сипайлова, но эта большая жертва не спасла ее. Через неделю она была задушена самим Сипайловым.

Первые три дня в Урге унгерновцами творились великие и скорбные беззакония.

Генерал Унгерн в первый же день занятия Урги часа в 4 дня обедал у барона Витте, на котором присутствовала семья барона Фитингофа и барон Тизенгаузен с женой. Этот обед в шутку назвали “обед четырех баронских семей”.

В первый же день изрублен был наборщик Кучеренко и Цветков, бывший комиссаром на Германском фронте. Протоиерей Федор Парняков арестован и заключен в подвал при Комендантском управлении в здании банка. 6 или 7 февраля, после долгих допросов, с протоиерея Парнякова сняли наперсный крест и изрубили шашками. Умер Парняков, как говорили очевидцы, мужественно. Наперсный крест передал мне Жданов.

За 4 и 5 февраля пронесся первый шквал унгерновских репрессий в Урге. Мирные жители стали вылезать из своих нор. Проходя через Захадыр (торговая часть), видим повешенного человека на перекладине китайского магазина (при входе), одетого в тарлык с погонами. Это один из многих — повешенный за мародерство. Вешали, рубили и расстреливали не только мародеров, но и лиц, сеявших панику. За панические слухи был расстрелян неизвестный мне подполковник Дроздов.

Какое количество людей попало в унгерновскую мясорубку в первые дни занятия Урги, сказать затруднительно, но не свыше 100 душ.

Уже 5 февраля на стенах домов и заборах на Захадыре были расклеены объявления генерала Унгерна, призывающего поступать на службу в Азиатскую конную дивизию. Было ясно, что пока просит “честно”, а потом погонит ташуром. Нужно было являться на призыв, хотя и не лежало сердце к семеновцам, деятельность коих мне была хорошо известна по 1918 году, когда я нес обязанности начальника снабжения всех белых формирований в полосе отчуждения КВЖД (Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, председатель — консул Панов).

Регистрация добровольцев шла 5–6 марта в доме “Монголор” — Консульском поселке и Маймачене. Утром 7 февраля я поехал в Маймачен. В штабе генерала Унгерна не застал, а представился генералу Резухину, который принял меня любезно и предложил занять при нем должность начальника его штаба.

В тот же день Унгерну представлялись генерал Янов — старик, участник Памирских походов 1906– 1907 гг., генерал Комаровский — инвалид, генерал Никитин и многие другие. Всех троих генералов барон Унгерн освободил от службы и предоставил им свободу передвижения. Генералу Комаровскому, как сослуживцу по Забайкальскому войску и полному инвалиду, Унгерн выдал солдатское денежное пособие и дзару на уртонских коней до Хайлара. Генерал Никитин тоже, кажется, получил некоторую “мзду” и уехал в Маньчжурию. Генерал Янов остался в Урге, так как страдал аппендицитом. Доктор Клингенберг сделал запоздалую операцию и генерал Янов умер, не приходя в сознание после операции.

8 или 9 февраля была объявлена мобилизация всего русского мужского населения, способного носить оружие. На площади Урги собралось человек двести народу. Сам генерал Унгерн обходил явившихся, расспрашивал. Многосемейных освободил. Всех ему понравившихся он зачислял в дивизию, или в другие части войск, или в хозяйственные учреждения. Несколько человек без всяких причин освободил от несения службы. Все освобожденные из тюрьмы 4 февраля, способные носить оружие, сами сразу же пошли на службу в части войск. Большинство из них пошло во 2–й Конный полк, так как есаул Хоботов их