Проект преобразования земских учреждений, разработанный Па­зухиным, предусматривал полную ликвидацию всесословности и вы­борности, но Государственный совет не решился на такую радикаль­ную меру, и проекты были сильно смягчены. Принципы всесословности и выборности не были отброшены вовсе, но пределы их применения были значительно сужены. В соответствии с новым «Положением о гу­бернских и уездных земских учреждениях», утвержденным 12 июня

1890 г., землевладельческая курия, по которой ранее могли баллоти­роваться представители всех сословий, стала исключительно дворянс­кой, причем доля гласных, избираемых по этой курии, была увеличе­на. Крестьяне утратили право непосредственного выбора своих предс­тавителей, теперь они выбирали только кандидатов в гласные, а гласные назначались губернатором из числа кандидатов по представле­нию уездного съезда земских начальников.

Остальные сословия должны были «знать свой шесток» и не пы­таться с этого шестка соскочить. Идеалу «народной монархии» соотве­тствовало общество с низкой, а в пределе — нулевой, как сказали бы современные социологи, «социальной мобильностью». Достижению этой цели должны были служить многочисленные законодательные ак­ты, укрепляющие крестьянскую общину и затрудняющие крестьянам выход из нее, а также построение сословной школы. Именно эту цель преследовал знаменитый циркуляр министра просвещения И.Д. Делянова, прозванный острословами циркуляром «о кухаркиных детях». В 1887 г. министр, «озабоченный улучшением состава учеников», счел за благо закрыть доступ в гимназии «детям кучеров, лакеев, поваров, мелких лавочников и т. п.».

«Россия для русских»

Второй важнейшей составляющей политики Александра III была ре­шительная русификация окраин империи, предполагающая прежде всего повсеместное введение в официальное употребление русского языка и отмену некоторых особенностей местной администрации и законодательства.

Политика русификации не была в империи новостью. Однако прежде она применялась лишь в отношении народов, уличенных или подозреваемых в сепаратистских устремлениях. В завещании, состав­ ленном в сентябре 1876 г., Александр II наставлял наследника не за­бывать, что могущество «нашего отечества... основано на единстве го­сударства, а потому все, что может клониться к потрясению его един­ ства, к отдельному развитию различных народностей, для него пагубно и не должно быть допускаемо».

При Александре III русификация перестала быть наказанием, на­лагаемым на непокорный край; она приобрела характер систематическои политики по отношению ко всем подвластным российскому госуда­рю национальностям, даже наиболее ему верным. Само значение «ру­сификации» резко изменилось. «Русский дух» и «русская почва» требо­вали энергичной защиты от коррозии, которой угрожали им разруши­тельные «идеи», носителями которых выступают иные нации с иным «культурным типом». Государство-семья не может вмещать в себя под­данных чужеродных культурных типов, поскольку эти типы сопряже­ны с иным общественно-политическим строем. Как писал в 1882 году Катков в «Московских ведомостях», «Россия может иметь только одну государственную нацию». Но «великие реформы» и экономический ры­вок во второй половине XIX века способствовали социально экономи­ческому и культурному развитию окраин — т. е. иных наций.

Критерии «русскости» в царствование Александра III постепенно смещались в направлении чисто политическом. Если еще в начале XIX века «русский» означало всего лишь «относящийся к России», а затем, в николаевскую эпоху «официальной народности», это слово стало означать православного верноподданного, то при Александре III слово «русский» теряет связь с культурными и вероисповедными каче­ствами и становится исключительно политической характеристикой настолько, что никому уже не казалось странным, что «истинно рус­ским» называют главного московского черносотенного публициста Грипгмута, ставшего после смерти Каткова редактором «Московских ведомостей», или ялтинского градоначальника Думбадзе, отличавше­гося особой полицейской свирепостью. А в 1905 г. уже никому не ка­зались дикими планы создания Мусульманского союза русского наро­да из казанских татар.

Представитель русского народа в этом политическом смысле не может быть носителем либеральных или революционных идей и на­мерений. Лица несоответственных убеждений, даже титулованные дворяне, как, например, лидер либералов князь Д.И. Шаховской, на титул «истинно русского» человека претендовать не могли. В этом смысле слово «русский» частенько употребляется и в современной по­лемике, например, когда историк-монархист Александр Боханов го­ворит: «Александр III был русским человеком, русским по строю сво­их мнений и чувств, считал, что сильная государственная власть есть благо для страны».

Именно в этом смысле «Гражданин» Мещерского призывал «рус­скую партию» сплотиться «перед угрозой для русской народности со стороны партии польской, финской, жидовской, армянской, мало­ российской».

Александр III решительно стал во главе «русской партии». При вступлении на престол в 1881 г. император впервые, вопреки обы­чаю, не подтвердил особые привилегии, которыми пользовались нем­цы в Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерниях, состав­лявших «Прибалтийский край». Для подготовки мероприятий, долже­нствовавших унифицировать управление в крае, была проведена в 1882 г. ревизия под руководством сенатора Н.А. Манасеина, а вско­ре по ее рекомендациям проведен и ряд реформ. Законом 9 июля 1888 г. прежняя выборная дворянская полиция была заменена пра­вительственной, устроенной на тех же основаниях, что и в централь­ных губерниях. В 1889 г. было распространено на Прибалтику, хотя и не вполне, действие судебных уставов 1864 г. С 1884 г. немецкие училища преобразуются в городские училища с русским языком пре­подавания. Законами 1889—1890 гг. в крае было введено обязатель­ное обучение на русском языке по всем предметам, кроме Закона Божия евангелическо-лютерапского исповедания, во всех мужских и женских частных учебных заведениях. В 1893 г. немецкий Дерпт по­лучил русское название Юрьев (ныне Тарту), и в юрьевском ветери­нарном институте введено преподавание на русском языке, позднее на русский язык перешел и Юрьевский университет (кроме богосло­вского факультета).

В 1885 г. приходские школы армянской григорианской церкви были преобразованы в русские, и хотя через год эта мера была отме­нена, она глубоко оскорбила армян и вызвала появление в их среде оппозиционных настроений, которых ранее там не было. В 1890 г. русский язык преподавания был введен в школах и духовных семина­риях Грузии. В центре католической Варшавы был отстроен колос­сальный православный храм св. Александра Невского, снесенный «благодарными» поляками в 1920 г.

Особенно сильным стеснениям были подвергнуты евреи, влияние которых казалось идеологам александровской эпохи особенно разру­шительным для истинно русского сословного строя жизни. Впервые основания этого нового курса, который означал переход от политики ассимиляции евреев к их дискриминации, были намечены в записке царю, составленной Игнатьевым 12 марта 1881 г. «В Петербурге, — утверждал Игнатьев, — существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, бир­жа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел... Про­поведуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохра­няя свое нейтральное положение, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казнокрадства, чтобы рекомендовать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и евреям, представи­тельные учреждения на западный образец. Всякий честный голос рус­ской земли усердно заглушается польско- жидовскими криками, твер­дящими о том, что нужно слушать только 'интеллигентный' класс и что русские требования следует отвергнуть как отсталые и непросве­щенные». Собственно и Земский собор был нужен Игнатьеву, чтобы заглушить эти «польско-жидовские крики».

Резолюций царя на экземпляре, сохранившемся в архиве Игнать­ева, нет, но государь, вообще не жаловавший «инородцев», програм­му несомненно одобрял. Во всяком случае, Валуев в дневнике 21 ап­реля 1881 г. записал: «Государь сказал о графе Игнатьеве, что хоро­шо, что он у дел, потому что 'настоящий коренной русский'».

Проведение последовательной государственной политики дискри­минации евреев требовало, однако, публичного идеологического обос­нования. Свой вариант такого обоснования вскоре после цареубийства 1 марта 1881 г. предложил известный русский историк и консерва­тивный публицист Дмитрий Иловайский. В статье, опубликованной в «Петербургских ведомостях» вскоре после цареубийства, он утверж­дал, что «нигилисты и социалисты» — только «грубое, нередко бессоз­нательное орудие», что их направляют на преступления «не столько враги собственности и общественного порядка, сколько внутренние и внешние враги Русского государства, русской национальности». Среди врагов России Иловайский на первое место ставил поляков, а на вто­рое — евреев, на том основании, что «в последних процессах, убий­ствах,