Так вот он, вражий поселенец, Козява, короед и немец, Что комаром в лесном рожке Зовет к убийству и тоске! Он — в лапу мишкину заноза, Савватию — мирские слезы, Подземный молот для собора!.. И солью перекрыло взоры. Мои, ямщицкие Кондрата, Где версты, вьюги, перекаты, Судьба — бубенчик, хмель, ночлеги… 'Эх. не белы снежки — да снеги!..' Так сорок поприщ пели мы — Колодники в окно тюрьмы, В последний раз целуя солнце. И нам рыдало в колокольце: 'Антихрист близок! Гибель, гибель Лесам, озерам, птицам, рыбе!..' И соль струилась по щекам… По рыболовным огонькам, По яри кедровых полесий Я узнавал родные веси. Вот потянуло парусами, Прибойным плеском, неводами, А вот и дядя Евстигней С подковным цоком, звоном шлей Повыслан маменькой навстречу!.. Усекновенного предтечу Отпраздновать с родимой вместе! В раю, где писан на бересте Благоуханный патерик — Поминок Куликова поля, В нем реки слезотечной соли Донского омывают лик. О радость! О сердечный мед! И вот покровский поворот У кряковиных подорожий! Голубоокий и пригожий, Смолисторудый, пестрядной, Мне улыбался край родной. Широкоскуло, как Вавила, — Баркасодел с моржовой силой, Приветом же теплей полатей! Плеща и радуясь о брате, На серебристом языке Перекликалися озера. Как хлопья снега в тростнике, Смыкаясь в пасмы и узоры, Плясали лебеди… Знать, к рыбе Лебяжьи свадьбы застят зыби! Князь брачный, оброни перо Проезжим людям на добро, На хлеб и щи — с густым приваром, И на икру в налиме яром, На лен, на солод, на пушнину, На песню — разлюли малину, На бусы праздничной избы, С вязижным дымом из трубы! Вот захлебнулись бубенцы — По гостю верные гонцы, Заперешептывались шлеи, И не спросясь у Евстигнея, К хоромам повернул буланый, — Хлестнуло веткой росно пряной, И прямо в губы, как волчек, Лизнул домашний ветерок, — Волчку же пир за караваем, Чтобы усердным пустолаем Обрядной встречи не спугнуть. К коленям материнским путь Пестрел ромашкой, можжевелем, Пчелиной кашкой, смолкой, хмелем, А на крылечных рундуках С рассветным облачком в руках — Владычицей Семиозёрной, Как белый воск, огню покорный, Сияла матушка… Станицей За нею хоры с головщицей, Мужицкий велегласный полк, И с бородой, как сизый шелк, Начетчик Савва Стародуб, — Он для меня покинул сруб Среди болотных ляг и чарус, Его брада, как лодку парус, Влекла по океану хвой, Чтобы пристать к иэбе мирской, Где соловецкой бедной рясе Кадят тимьяном катавасий! Но предоволен прозорливец, На рундуке перёных крылец Семь крат положено метанье, И погрузив лицо в сиянье Рассветной тучки на убрусе. Я поклонился прядью русой И парусовой бороде: 'Христу почет, а не руде, Не праху в старческом азяме!..' А сердце билось: к маме, к маме! Так отзвенели Соловки —
