Все двери молчат, все планеты молчат, и молчит
мой глухонемой телефон, мой тиран безъязыкий:
меня отключили от мира, поставивши щит
меж мной и моею, хоть и не моею музыкой.
Ни веткой никто не махнёт, ни ночным фонарём,
ни тёмным крылом, ни мафория сумрачным краем,
ни даже хотя б шаловливым одним топором
над этой пустой головой (дескать, что ж… умираем!).
Хотя мы гнезда, так сказать, всё равно не совьём,
а стало быть, что ж… приставать бесполезно и глупо
к забывчивой жизни – задумавшейся о своём
над книжкой, над решкой монеты, над ложкою супа.
Цвет и запах померанца,
отголоски вечных тем,
лёгкий шелест жизни райской…
Тихий ангел пролетел.
Словом, звуки иногда лишь
так чтоб вовсе не слышны -
разве только ты подаришь
мне полслова тишины:
мы о ней почти забыли
за весной, за суетой -
горстку просто лёгкой пыли,
лёгкой пыли золотой!
Это кто ж с высот низвергся,
нам уста позолотив, -
мотылёк ли бессловесный,
бессловесный ли мотив?
Ну, поехали с Богом, поехали,
полетели за первым снежком
над событьями над островерхими,
где история ходит пешком -
и, конечно, не делает записей:
не забудем авось этих дат! -
и, уж в сторону если глаза кося,
то почти что не глядя назад!
На весёлых заоблачных саночках -
не касаючись нижних миров,
ничего вообще не касаючись,
позабывши отеческий кров,
полетим в направлении полюса:
в пустоту, в никуда, в молоко -
мы потом-то, должно быть, опомнимся…
да уж будем совсем далеко!
Довольно, мысль, тебе скитаться:
средневекового китайца
глазами – мир не так широк,
средневекового китайца
глазами – негде заплутаться
среди петляющих дорог!
Есть в узелке немного неба
немного розового – либо
немного рисовой муки.
А мир – он здесь, с тобой, и ближе:
на блюдечке огромной лужи
и в водах маленькой реки.
И всё, что ищем мы в тумане,
давно лежит у нас в кармане
средь повседневных пустяков:
ключей от брошенного дома,
записки от случайной дамы
да пары свежих облаков.
Блудный сын
Штрих отвесный летит, покидая
эту землю, со скоростью камня.
Я туда пропадаю, куда я
уже падал когда-то, не помню, -
и полёт мой, невзрачное чудо,
был отвергнут моим небосводом:
ибо все мы, кто родом оттуда,
не оттуда, наверное, родом!
Ночь такая ещё молодая,
что и тени, и страхи ей чужды.
Я туда припадаю, куда я
припадал – и уже не однажды:
к монолитности каменной кладки,
к мимолётности знобкого стука -
я на ошупь узнал эти складки,
под которыми только разлука.
Ах, отец, не позволь же мне мимо
пронести безутешную ношу:
я не знаю по памяти имя,
но я знаю по имени душу -
эту душу зовут До Свиданья,
по которой скорблю и стенаю
и которая стала – стеною
на пути моего упаданья.
Титаны и боги
Достаточно нескольких птиц, что с ладони кормилось,
и – самое большее! – пары внимательных звёзд,
чтоб стали понятными меры: вот вес, а вот рост…
Зачем Вам титаны и боги, скажите на милость?
У них свои старые счёты – и между собой
они разберутся, не стоит за них волноваться:
идут они в бой небольшою своею гурьбой,
ни нашего свиста не слыша, ни наших оваций.
Ни глаз Вам не хватит, ни дней Вам не хватит, ни лет:
там бездна – не остановиться и не отдышаться,
там Вас заморочит неровный прерывистый след
