Колыбель качается, как на воде челнок, -
баю-баю-баюшки, новой войны сынок,
там коса по свету гуляет себе и жнёт,
а топор – за нею: он на косе женат.
Не ходи по улице, глупая голова:
слишком быстро крутятся улицы жернова,
слишком быстро молятся, спрятав в рукав лицо,
мельники на мельнице, трогая колесо.
…и, завернувшись в хитон до пят
и усмиривши прыть,
в будущей жизни я стану петь -
петь и совсем не жить:
петь, достигая таких высот,
где только вечный сад,
петь, достигая таких низов,
где только вечный зов.
Бог, ничего ты мне не давай -
не во что завернуть! -
дай только голоса каравай,
как я отправлюсь в путь -
вниз, по ступенькам, по облакам
в самую, значит, тьму:
петь пастухам или рыбакам -
или ещё кому.
Пусть угощается люд простой,
милый усталый люд,
сытый тяжёлою немотой
в мире, где не поют.
Я-то ведь знаю, куда идти,
Доброе Божество,
и просто так не раздам ломти
голоса моего.
Перепрыгнувши через верёвочку
раз, два раза и несколько раз,
наша вечность садится на лавочку,
сожалеючи, что увлеклась.
И опять – размышлять о возвышенном,
и опять – порицать произвол,
обращаючись к миру: мол, ваше нам…
то есть наше вам – с кисточкой, мол!
Это шутки святого Антония,
достающего из рукава
нашей прежней среды обитания
золотые, пустые слова.
Он всегда тут как тут – со шкатулочкой,
полной всякого хлама и слёз, -
разочтешься с ним детской считалочкои:
дескать, энеке-бэнеке-клёц!
Ты куда со своими потерями,
дорогой престарелый пострел?
Я сошью из дырявой материи
новый век – чтобы старый пестрел
золотыми своими прорехами,
золотою своей пустотой!
Улыбнулись – качнулись – проехали:
Сохрани нас, Антоний святой!
Ладно… тот или не тот,
дух или не дух -
голос тихий прилетит
на крылах, на двух,
и присядет на кровать:
я тебе спою -
только глаз не открывать -
колыбельную.
Спи-дитя-мо ё-усни,
все устали от резни,
все легли на поле боя -
кого ни возьми:
и холопы, и цари,
спи-дитя-моё-умри -
чёрт с тобою, Бог с тобою,
тари-рари-ри.
Нет у голоса ни слёз,
ни улыбок, ни…
ничего – и в этом плюс
всех его усни,
он ни мертвый, ни живой,
а какой – да вот…
врач он, фельдшер полевой,
у него обход.
Баю-баюшки-баю,
скоро встретимся в раю,
видишь, там такая дверца
неба на краю?
Ибо здесь, в кромешной тьме,
на тонюсенькой тесьме
что нас держит? Только сердце,
повреждённое в уме.
День не занимается – и звёзды не у дел:
месяц из тумана прогуляться выходил -
и летели головы по воздуху долой,
а тебе всё песенки, кузнечик пожилой!
А тебе всё праздники, тяжёлый мотылёк:
весел-то ты весел, да уж больно недалёк,
ничего не видишь, а сигаешь в небеса,
где косила головы высокая коса.
Тесно было на небе серебряной косе -
и лежат на облачке порубанные все.
Грустно было на море – снаружи и на дне, -
