– А что говорила эта леди, которая нас целовала, Томми?
– «Боже, сжалься над двумя маленькими сиротами», – сказал Томми.
– Давай повторим это, Том!
И оба ребенка встали на колени над пропастью, подняв связанные руки, посмотрели на небо и сбивчиво пролепетали:
– Боже, сжалься над нами, двумя сиротами! Потом они поцеловались и прыгнули в море.
Известие, переданное по сигнальной системе, застигло коменданта за обедом, и он, разволновавшись, проболтался о нем.
– Это те два несчастных, которых я видела сегодня утром! – вскричала Сильвия. – О, Морис, эти несчастные дети были доведены до самоубийства!
– Этим поступком они обрекли свои души геенне огненной! – набожно возгласил Микин.
– Мистер Микин, как вы можете так говорить? Бедные маленькие создания! О, это ужасно! Морис, увези меня отсюда! – И она разразилась горькими рыданиями.
– Ничем не могу помочь, мэм, – пристыжено ответил Берджес. – Это не моя вина.
– Это нервы… – пояснил Фрер, уводя жену. – Вы должны ее извинить. Пойди и полежи, дорогая.
– Я больше не могу здесь оставаться, – сказала она. – Давай завтра уедем.
– Мы не можем уехать завтра.
– Нет, нет, уедем! Я настаиваю, Морис. Если ты любишь меня, увези меня сейчас же!
– Ну ладно, – сказал Морис, тронутый ее скорбью. – Попытаюсь.
Он вернулся к столу.
– Берджес, – обратился он к коменданту. – Это происшествие очень расстроило мою жену, и она хочет немедленно уехать. А я, как вы знаете, должен побывать на перешейке. Когда это можно сделать?
– Ну что ж, – прикинул Берджес. – Если ветер продержится, бриг может зайти в Бухту Пиратов и взять вас на борт. Вы проведете в бараках только одну ночь.
– Это, я думаю, будет самое лучшее, – сказал Фрер. – Мы отправимся завтра, и если вы мне дадите перо и чернила, я вам буду очень обязан.
– Надеюсь, вы удовлетворены? – спросил Берджес.
– О, вполне, – ответил Фрер. – Но все-таки я рекомендовал бы вам усилить надзор на Острове Мальчиков. Не годится, чтобы эти молодые негодяи таким способом проскальзывали у нас между пальцев.
Вскоре после этого разговора аккуратно написанный отчет о событиях, в которых значились имена Уильяма Томкинса и Томаса Гроува, был подшит в папки. Макливен провел расследование, и больше никто об этом не беспокоился. Да и к чему? Тюрьмы Лондона были забиты такими мальчуганами, как Томми и Билли.
Сильвия провела все оставшиеся дни путешествия как в кошмарном сне. Происшествие с детьми потрясло ее, и ей хотелось как можно скорее покинуть место, где все о них напоминало. Даже Орлиный перешеек с его служебными собаками и «естественным покрытием» не заинтересовал ее. Любезности Мак- Наба докучали ей. Она содрогалась, глядя на кипящую пучину Чертовой Дыры, и вздрагивала от страха, когда «поезд» коменданта грохотал по опасным рельсам, огибающим пропасть по дороге в Лонг-Бэй. «Поезд» состоял из нескольких низких вагончиков, которые арестанты толкали и втаскивали на крутые подъемы, а когда вагончики стремительно летели вниз под уклон, они тормозили их ход. Сильвии казалось унизительным то, что ее везут люди, и она вздрагивала, когда щелкал кнут, и арестанты, как лошади, начинали тянуть сильнее под его ударами. Кроме того, лицо одного из «рабочих лошадей» показалось ей с детства знакомым, ей смутно мерещилось, что лишь недавно оно перестало посещать ее сны. Это лицо, как ей мнилось, смотрело на нее с ненавистью и презрением, и она почувствовала облегчение, когда во время полуденного привала этот человек получил приказ отделиться от остальных и вместе с четырьмя другими каторжниками был скован в отдельную связку и отправлен обратно в бараки. Увидев эту пятерку, Фрер, сказал:
– Ей-богу, малышка, это же наши старые друзья – Рекс, Доуз и остальные! Им не позволяют следовать с нами до конца, ведь они такие отчаянные головорезы, что могут попытаться удрать.
Теперь Сильвия поняла: то было лицо Доуза. Когда она поглядела ему вслед, он внезапно как-то странно вскинул руки над головой, и это ее испугало. На миг она была потрясена каким-то воспоминанием, вызвавшим в ней жалость. Провожая глазами группу, она – старалась вспомнить, где и когда Руфус Доуз – преступник, из когтей которого ее вырвал муж, – мог внушить ей чувство жалости, но ее затуманенная память отказывалась воспроизвести этот случай, и когда вагончики прошли поворот и группа исчезла из виду, она со вздохом очнулась от своей задумчивости.
– Морис, – прошептала она, – почему при виде этого человека мне всегда становится грустно?
Морис нахмурился и, гладя ее по голове, попросил забыть этого человека, это место и все ее страхи.
– Я напрасно настаивал, чтобы ты поехала со мной, – сказал он.
На следующее утро они стояли на палубе корабля, идущего в Сидней, и «естественная тюрьма» уже еле виднелась сквозь дымку тумана.
– Ты еще недостаточно окрепла, – ласково проговорил Фрер.
– Доуз, ты любишь эту девушку! – сказал ему Джон Рекс. – Теперь ты увидел ее женой другого, а тебя самого впрягли, как скотину, чтобы везти его в гору, а он держал ее в своих объятиях. Сейчас, когда ты все это понял и пережил, может быть, ты пойдешь с нами.
Руфус Доуз нетерпеливо передернул плечом, и лицо его исказилось болью.
