почерком, и рапорты о наказаниях, которым его подвергали, очень изящно оформленные, с росчерками, сделанными красными чернилами.

«20 ноября. Нарушение порядка, двенадцать плетей. 24 ноября. Дерзость по отношению к служащему лазарета – сокращение порций пищи. 4 декабря – кража шапки у арестанта, двенадцать плетей. 15 декабря – убежал с переклички – два дня карцера. 23 декабря – дерзость и неповиновение, два дня карцера. 8 января – дерзость и неповиновение, двенадцать плетей. 20 января – дерзость и неповиновение, двенадцать плетей. 22 февраля – дерзость и неповиновение, двенадцать плетей. 6 марта – дерзость и неповиновение, двадцать плетен».

– Это было последнее? – спросил Фрер. – Да, сэр, – ответил Джонсон. – И после этого он – гм… – покончил с собой?

– Точно так, сэр. Именно так и было.

Точно так! Великолепная система морить голодом и избивать двенадцатилетнего ребенка, пока он не покончит с собой. Так именно и было…

После завтрака обход продолжался. Все выглядело восхитительно. Большая классная комната, где люди, подобные Микину, распинались о том, как Христос любил маленьких детей. За классной комнатой были карцеры, в коридорах находились констебли, затем шел маленький дворик, где дети получали свои «двадцать плетей». Сильвия содрогнулась, увидев их лица в выстроившейся шеренге. Начиная от флегматичного девятнадцатилетнего парня с хмелевых плантаций Кента до маленького хитрого десятилетнего цыганенка с лондонских улиц, все разновидности и ступени юношеских пороков были представлены этими подростками, которые либо злобно усмехались, либо строили притворные благочестивые мины. «Да придут ко мне малые сии и не препятствуйте им, ибо их есть царствие небесное!» Так: говорил, по словам учеников его, основатель нашей религии! И для «малых сих» множество почтенных джентльменов вместе с верноподданной палатой общин в парламенте совместными усилиями создали царствие адово.

После того как фарс был разыгран снова, к дета вставали и садились, и пели гимн, и ответили на вопрос, сколько будет дважды пять, и повторили, что «веруют во единого отца вседержителя, творца неба и земли», гости осмотрели мастерские и церковь и побывали всюду, кроме камеры, где на деревянной скамье лежало застывшее тело Питера Брауна с глазами, устремленными к тюремному потолку, отделявшему его от неба.

Возле этой камеры с Сильвией произошло маленькое приключение. Микин где-то замешкался. Берджеса вызвали по служебному делу, и Фрер ушел с ним, оставив свою жену отдыхать па скамейке над морем. Отдыхая там, она вдруг почувствовала чье-то присутствие и, повернув голову, увидела маленького мальчика, который стоял с шапкой в одной руке и молотком в другой. Вид этого мальчика, одетого в серую форму, которая была ему велика, и державшего в исхудалой ручонке молоток, который был слишком тяжел для него, внушал жалость.

– Что тебе, миленький? – спросила Сильвия.

– Мы подумали, что вы его видели, мэм, – сказал мальчик, широко раскрыв синие глаза, ибо непривычная приветливость обращения его удивила.

– Его? Кого его?

– Шутника Брауна, мэм, того, кто прыгнул сегодня утром. Мы с Билли знали его, мэм. Это наш товарищ, нам хотелось узнать, счастливое ли у него лицо.

– О чем ты говоришь, детка? – спросила она, и непонятный ужас проник в ее сердце. И тут же, почувствовав жалость к маленькому существу, Сильвия притянула его к себе и, повинуясь женскому инстинкту, поцеловала в лоб. Он взглянул на нее с радостным изумлением.

– О!

Сильвия поцеловала его еще раз.

– Разве никто никогда не целовал тебя, бедняжка?

– Мама целовала, – ответил он. – Но она ведь осталась дома. О, мэм, – внезапно покраснев, пробормотал мальчик. – Могу я привести сюда Билли?

Ободренный улыбкой на ее добром юном лице, он заглянул за выступ скалы и вывел оттуда еще одного малыша в серой форме с молотком в руках.

– Это Билли, мэм, – сказал он. – У Билли совсем не было мамы. Поцелуйте Билли.

Молодая женщина почувствовала, что слезы подступили к ее глазам.

– Бедные ребятишки! – воскликнула она. И, забыв, что она дама, одетая в шелк и кружева, упала на колени и, плача, заключила в объятия обоих несчастных мальчиков…

– В чем дело, Сильвия? – спросил Фрер, вернувшись. – Ты плакала?

– Нет, ничего, Морис. Расскажу тебе потом. Когда они остались одни в этот вечер, она рассказала ему о мальчиках, и он рассмеялся.

– Хитрые маленькие плуты! – сказал он и привел такое множество примеров зловредных проделок этих юных преступников, что его жена против своей воли почти убедилась в его правоте.