книги»На горах Кавказа», Григорович далее переходит к прямой критике изложенного в ней учения.

Исходным пунктом рассуждений Григоровича является мысль о том, что»вся человеческая деятельность распадается на две обширные области — теоретическую и практическую, иначе на познавательную и деятельную в узком значении этого слова» [1382]. Типичными представителями первого рода подвижничества, по мнению Григоровича, являются преподобный Исаак Сирин, святитель Григорий Богослов; представителями второго рода являются преподобные Павел Препростой и Марко Фраческий.«Хотя святые, избравшие второй путь подвижничества, и сподоблялись видений мира горнего даже в большей степени, чем избравшие первый путь, однако основные черты духовного ведения святых того направления существенно различны между собой: тогда как у занимающихся преимущественно видением знание носит отвлеченный (абстрактный) характер, у занимающихся деянием — образный (конкретный)», — считает Григорович. Два упомянутых направления являются, по мнению Григоровича, противоположными:«теоретическая деятельность совершенствуется с развитием анализа<…>практическая деятельность, наоборот, совершенствуется с развитием синтеза» [1383].

Такая исходная посылка сама по себе может вызвать серьезные недоумения. В святоотеческой традиции»созерцание»и»деятельность»представляются как два аспекта одного и того же духовного пути, а вовсе не как противоположные пути, абстрактный и конкретный, основанные один на анализе, другой на синтезе. Ложная исходная посылка ведет Григоровича к ошибочному представлению о том, что все христианские подвижники разделяются на»практиков»и»теоретиков»:«Нисколько не следует удивляться, — пишет Григорович, — если мы у высокой жизни подвижника не найдем строгого разграничения понятий, тогда как другие, которые гораздо ниже его по жизни, яснее представляют теоретическую сторону дела» [1384]. Не следует, по мнению Григоровича, удивляться также тому, что относительно»весьма сложного»вопроса о значении имени Божия,«мы не встретим отчетливого понимания даже у кого?либо из весьма уважаемых подвижников»:

Даже у таких светил церковных, как св. Григорий Нисский, встречались мысли, которые впоследствии были осуждены на Вселенских Соборах. Мысли эти по незнанию были заимствованы им у почитавшихся им представителей александрийской школы, причем он и не подозревал о неправильности их. Но св. Церковь осуждает не столько за неправильные взгляды, сколько за самомнение, упорство и дерзкое отношение к богоустановленной иерархии. Поэтому означенные взгляды не помешали св. Григорию Нисскому быть причислену к лику святых и к Отцам Церкви, тогда как другие, упорно державшиеся тех же взглядов (последователи Оригена) были осуждены Церковью  [1385] .

Такое понимание учения святителя Григория Нисского было весьма распространено не только во времена Григоровича, но и в святоотеческую эпоху (мы находим его, в частности, у Варсануфия и Иоанна Газских), однако оно представляется лишь неудачной попыткой упрощения гораздо более серьезной проблемы наличия у отдельных Отцов Церкви мнений, отличающихся от общепринятых. Григорий Нисский был одним из самых глубоких и философски образованных Отцов Церкви: он отнюдь не принадлежал к числу тех»практиков», у которых не было»строгого разграничения понятий»и которые могли»по незнанию»заимствовать ошибочные взгляды, даже и не подозревая об их неправильности. Те взгляды, о которых говорит Григорович, если внешне и напоминали оригенизм, были, во–первых, весьма далеки от последнего как по исходным посылкам, так и по конечным выводам, а во–вторых, были интегральной частью богословской системы святого Григория, а отнюдь не случайно или по ошибке заимствованными им чужими мнениями  [1386]. Неверной следует признать и мысль Григоровича о том, что Церковь осуждает не за неправильные взгляды, а за дерзкое отношение к иерархии: большинство еретиков древности было осуждено именно за ереси, а не за непочтение к иерархии.

Зачем понадобился автору рассматриваемой статьи Григорий Нисский? Это было необходимо для интерпретации взглядов отца Иоанна Кронштадтского на имя Божие, в частности, употребленного о. Иоанном выражения»имя Божие есть Сам Бог». По мнению Григоровича, данное неточное выражение обязано своим появлением тому, что о. Иоанн Кронштадтский как раз и принадлежал к числу тех практиков, которые, будучи мало знакомы с теорией и не обладая достаточными аналитическими способностями, могли высказывать (конечно же, не по злому умыслу, а по незнанию, недоразумению) ошибочные взгляды:

Разве о. Иоанн выше отца церкви св. Григория Нисского? Тот — светило Вселенской церкви, а о. Иоанн еще даже не признан святым. Полнота истины не у отдельного лица, хотя бы и облагодатствованного и даже признанного святым, а во всей Церкви. Потому?то дорожащие миром церкви и боятся вводить какое?либо новшество без согласия других поместных церквей. А заслуг о. Иоанна пред Господом не уменьшит отсутствие ясности и строгой определенности в понимании вопроса, который при жизни о. Иоанна в нашей богословской литературе еще и не затрагивался, а потому о. Иоанн не имел оснований и сомневаться в правильности своих взглядов.

Не унижает это о. Иоанна и перед людьми. Всякому известно, что о. Иоанн приобрел всеобщую известность и почитание не своими учебно–богословскими трудами, а подвигами и благодатными дарами; основным направлением его жизни был подвиг, деяние. Поэтому приводимые из его сочинений места взяты не из богословского трактата, когда автор каждую сколько?нибудь серьезную мысль, как говорится, выносит, всестороннее взвесит, проверит чужими взглядами, сопоставит со всем планом своего труда, много раз ее исправит и восполнит. Мысли о. Иоанна взяты из его дневника. А всякому, кто сам ведет дневник, известно, что туда заносятся мысли, случайно появляющиеся между делом, среди забот дня; часто хватает времени только записать их, а повторить и поправлять редко приходится. Сколько в дневник о. Иоанна могло попасть мыслей, появившихся за четверть часа до ухода в церковь или к больному; требовать от таким образом собранных мыслей строго–научной точности, — значит предъявлять требование невыполнимое. А собранные в дневник мысли могли быть отобраны и кем?либо другим, так что и здесь автор не имел возможности остановить внимания своего на них. Так, извлечение из дневника, известное под именем»Мысли христианина», откуда именно и взяты приводимые места, сделано по английскому переводу английским священником, а потом о. Иоанн благословил и русское такое же издание, заметив при этом, что ему давно хотелось самому систематизировать свой дневник, но для этого не хватало времени. Да и когда ему было заниматься этим, если он себе принадлежал только тогда, когда спал [1387].

Учение об имени Божием, содержащееся в книге»На горах Кавказа»и в сочинениях других имяславцев («Апология»Булатовича на тот момент еще не была опубликована), воспринимается Григоровичем как один из примеров богословия, в котором нет четкого логического разграничения понятий. Имяславцам, по мнению Григоровича, следует поставить в вину»не столько неправильность мнений, сколько путаницу названий, которая и производит наибольший соблазн и споры» [1388]. В этом, как нам представляется, Григорович вполне прав: анализируя выше учение иеросхимонаха Антония (Булатовича) об имени Божием, мы пришли к выводу о том, что в его системе отсутствует логическая стройность и одни и те же понятия употребляются в разных значениях, а это ведет к путанице и неправильным интепретациям.

Но что противопоставляет священник Хрисанф Григорович имяславскому учению об имени Божием? Каким, по его мнению, должно быть богословское понимание имени Божия? Прежде всего, он утверждает, что»богословие должно пользоваться всеми истинно–научными средствами и бесспорными выводами всех наук», а поскольку вопрос об имени Божием»относится не столько к области чистой метафизики, сколько — к теории познания (трансцендентальной логики) и психологии», то именно к этим наукам и следует обращаться для понимания данного вопроса  [1389]. Далее даются определения основных логический понятий, таких как конкретный предмет, существо, качество, атрибут, состояние, причинная зависимость, действие, слово, представление слова, мысль, имя. При этом под»существом»понимается одушевленный предмет, под атрибутом — неотъемлемое качество предмета, под состоянием — «качество конкретного предмета, которое не отличается устойчивостью, т. е. может исчезнуть раньше конкретного предмета», под словом — звуковой символ той или иной мысли, а под именем — «слово, которому соответствует мысль об единичном (конкретном) существе»; имя есть»одно из психических состояний произносящего и слышащего» [1390] .