прочитать. Так как тут же рядом лежала моя книга «300-летие дома Романовых», и никто не обратил на нее никакого внимания.
А один из журналистов (даже не помню сейчас, в какой газете) умудрился написать, что остались мы в Америке, увлекаясь чтением произведений Майна Рида и Джека Лондона.
Когда закончилась пресс-конференция, мы попросили вывести нас на улицу к такси с черного входа, чтобы избежать встречи с толпой фотографов и журналистов, не попавших в контору к адвокатам и ожидавших нас у главного выхода на улице.
Газеты писали: «Пресс-конференция проходила в элегантном офисе мистера Ричмонда». От чего он тоже был в восторге — это была реклама их фирмы вообще и его имени в частности. Господи, до чего же все здесь падкие на «паблисити» по любому поводу. Помню даже такой случай: когда американская полиция нагрянула в какой-то дом терпимости на пятой авеню в Нью-Йорке, все его обитательницы старались попасть в прессу и на глаза фотографам.
Для нас, советских граждан, это было дополнительным наказанием.
Мистер и миссис Джолис в тот же день пригласили всех нас на ужин к себе на авеню 270 вест-энд, на 12-й этаж, который их семья занимала полностью.
Ричмонд тут же сообщил нам, что он только что видел очень хороший «апартамент» за 5000 долларов в год и две тысячи «супера» в карман, и все, что потребуется от нас сейчас — это деньги, деньги, деньги.
Для нашей легализации тоже потребуются большие деньги, — несколько раз повторил Ричмонд, и что огромные деньги можно заработать на статьях и на книге. Моррис тут же продемонстрировал всем вырезки из газет о книге Кравченко и заявил:
— С этого момента погоня за деньгами должна начаться, как золотая лихорадка, что Кравченко на своей книге заработал большие деньги, об этом мы уже слушать устали.
Для нас стало ясно одно: захватив нас в свои руки, они действительно хотели на нас заработать, и договор на 50 % они решили заключить с нами точно такой же, как Кравченко заключил с Юджином Лайонсом.
Но они упустили одну очень существенную деталь, как объяснил нам сам Юджин Лайонс после того, как мы с ним познакомились, а именно что Юджин Лайонс за эти 50 % сам написал для Кравченко книгу, был ее переводчиком, редактором, издателем и агентом по продаже.
Видя все их попытки и усилия, даже я и Кирилл, не имея в виду выступать в печати, решили пойти на уступки. Ладно, решили мы, попробуем, если они договорятся и если то, что мы хотели бы сказать, напечатают.
Но, к сожалению, все старания наших адвокатов, их встречи с издателями, писателями, журналистами в области «литературной» деятельности ни к чему не привели и все их усилия в качестве литературных агентов не дали никаких результатов. Было очевидно, что на этом поприще у них не было опыта.
Поднадзорные
Наконец, между этим, по-видимому, основным теперь для них занятием и нашим неоднократным напоминанием о том, что наши визы подходят к концу, Ричмонд нашел время пойти с нами в эмиграционное бюро, где мы подали прошение о продлении наших виз.
Жить в этом «Лео-Хаус» для нас с детьми было сплошной мукой. Двух смежных комнат так и не нашлось. Дети целый день изнывали от тоски в закрытой комнате.
Мы все силы прилагали к тому, чтобы как-нибудь их развлечь, о школе еще и речи не могло быть. Играли с ними в карты, домино, выходили на прогулку на 23-е улице в скверик, водили их в кино.
Когда мы выходили из отеля, за нами неотступно следовали какие-то типы. Даже дети спрашивали:
— Что за дяди ходят за нами все время?
Кто и зачем поставил их следить за нами: куда мы ходим, с кем встречаемся, кто к нам приходит? Или просто охранять нас? Мы понятия не имели.
Живя в «Лео-Хаус», несмотря на все строгие запреты «наших» адвокатов, наши знакомства постепенно расширялись.
Новые знакомые: русская эмиграция
Великосветские рауты
В первые годы нашего пребывания в Америке нам пришлось встретиться со всеми политическими группами и течениями, и мы были поражены той глубокой неприязни, которая существовала между всеми этими группами. Их не могло сблизить даже общее чувство ненависти, которое все они испытывали к Советскому Союзу, каждый из них ненавидел, но ненавидел по-своему.
И несмотря на всю свою ненависть к большевикам и большевизму, самому страшному для них слову, мне казалось, где-то в глубине души у них таилось все-таки
Деятельность
Для всех попавших сюда из Советского Союза, даже убежденных антикоммунистов, эти балы казались бутафорией из советских кинофильмов.
Из всех тех, кто очутился здесь, — я имею в виду, из всей бывшей царской империи или, позже, из Советского Союза: монархистов, анархистов, сепаратистов и всевозможных других политических группировок — одни меньшевики, как нам казалось, оставались самой сплоченной группой и были наиболее близки к реальной действительности.
Александр Федорович Керенский
Познакомились мы с Александром Федоровичем Керенским в январе 1947 года.
Кирилл пошел на очередное заседание меньшевиков, которые проходили у них чуть ли не еженедельно. Эти заседания были очень долгие, меньшевики на них проявляли невероятно бурную деятельность, такую же, по-видимому, как в свое время большевики. Возвращаясь, он иногда со смехом, а иногда с грустью рассказывал мне, о чем там шли горячие дискуссии.
Однажды на одном из таких бурных заседаний Кирилл слушал, слушал и заявил:
— Знаете, господа, моя жена права, ваша деятельность здесь не принесла нашему народу никакой пользы, а только огромный вред.
— Знаешь, никто не обиделся, — сказал мне Кирилл, — они просто хотели знать, почему у таких людей, как мы, такое мнение.
В конце заседания к Кириллу подошел Александр Федорович Керенский и спросил:
