со зла тоже много чего навешала: что он ей не только полюбовник, но и сообщник. Вроде он отмазался, а только все равно, пока следствие идет, дал подписку о невыезде, так что не то что на Канары – к бабке в деревню выехать не может! И на работу никуда его не берут…

– Да что вы? Шофером-то?

– Шофером-то, может, и взяли бы, да он-то к другому привык! А про него теперь все знают, как он со своей хозяйкой обошелся, так что никто его не хочет брать…

Дворничиха еще что-то говорила, но я уже слушала ее вполуха, обдумывая результаты своей разведки.

Если все, что рассказала мне осведомленная дворничиха, – правда (а у меня нет причин ей не верить), если Римма Васильевна сейчас находится под следствием, да еще по вине своего любовника – ей уж точно сейчас не до Любы.

Она про нее сейчас и думать забыла, не то что устраивать бесконечные покушения на ее жизнь! У нее самой сейчас заботы куда более серьезные, чем месть незадачливой парикмахерше! Так что можно вычеркнуть Римму из списка подозреваемых…

Список этот и без того был очень коротким, а теперь в нем осталось всего одно имя – Алиса.

Я заглянула в листок, где был записан адрес Алисы.

Судя по адресу, она жила совсем недалеко, тоже на Петроградской стороне, так что я даже не стала брать машину, а за пять минут дошла пешком.

И остановилась, залюбовавшись домом, где обитала Алиса.

Дом был пятиэтажный, новый, но замечательно красивый: выдержанный в стиле модерн, облицованный полированным гранитом, с чудесными балкончиками и окнами. Окна эти, как свойственно модерну, почти не повторялись: круглые и овальные, квадратные и прямоугольные, и совсем удивительной формы, напоминающие лист лотоса. В общем, архитектор приложил массу старания и проявил удивительную фантазию, зато дом прекрасно вписался в историческое окружение.

Само собой, квартиры в этом доме стоили очень дорого.

Перед ним стояли соответствующие машины – новенькие «Мерседесы», «Лексусы», «Инфинити», «Ягуары» и даже один ярко-желтый «Корвет».

Само собой, над подъездом имелась видеокамера.

Я пригорюнилась: войти к Алисе будет далеко не так просто, как я надеялась.

Однако решила не опускать руки раньше времени, подошла к подъезду и нажала кнопку с номером квартиры.

– Вы к кому? – осведомился строгий голос в динамике.

– К Алисе… – начала я, собираясь наплести какую-нибудь уважительную причину своего визита.

Однако это не понадобилось: замок приветливо щелкнул, и дверь открылась.

Удивляясь легкости, с какой я проникла в эту цитадель современной буржуазии, я прошла к лифту и поднялась на третий этаж.

Остановившись перед нужной дверью, собралась нажать на звонок, но дверь сама распахнулась, и на лестницу вылетела женщина лет сорока с лицом, покрытым от волнения красными пятнами. Одета она была дорого и безвкусно, тщательно подкрашенные волосы растрепались. Незнакомка чуть не налетела на меня, с трудом избежала столкновения и устремилась к лифту, восклицая что-то странное:

– Ну, ты меня еще попомнишь! Ты еще пожалеешь! Ты еще кровавыми слезами обольешься!

Я пожала плечами и вошла в прихожую.

Но тут же попятилась и выглянула на лестницу, чтобы проверить номер квартиры.

Никакой ошибки не было, квартира та самая, в которой жила Алиса. Однако в прихожей, как в приемной врача, на выставленных в ряд стульях, сидели женщины.

Стулья были одинаковые – с гнутыми ножками, с круглыми спинками, обитыми голубым шелком в цветочек, очень напоминающие гамбсовские стулья из знаменитого романа Ильфа и Петрова. Тем более что и стояло их ровно двенадцать.

В отличие от стульев женщины были очень разные – постарше и помоложе, покрасивее и пострашнее, потолще и похудее, получше и похуже одетые.

Объединяло их всех только выражение лица – странное соединение страдания, надежды и неприязни.

Женщин было только пять, так что большая часть стульев пустовала.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ближайшей женщине, рыхловатой блондинке лет сорока пяти. – Я не ошиблась, это квартира Алисы Станиславовны?

– Естественно, – женщина взглянула на меня как на идиотку. – А чья же еще? Вы садитесь, ждать придется долго! – И она показала мне на ближайший свободный стул.

– Ждать? Чего ждать? – удивленно спросила я.

Блондинка оглядела меня с ног до головы, как будто я сморозила очередную глупость, и процедила:

– И не надейтесь, без очереди все равно не пропустят! Здесь, милочка, все равны, как на кладбище!

В полной растерянности я опустилась на стул.

Как бы узнать, что здесь происходит?

Моя соседка утратила ко мне интерес и замолчала. Только время от времени ее губы беззвучно шевелились, причем по выражению ее лица было похоже, что она кого-то проклинает.

Прошло несколько минут, в конце коридора открылась дверь, оттуда вылетела очередная женщина, такая же взвинченная и красная, как та, которую я встретила на лестнице.

Все женщины в очереди напряглись, уставившись на нее, а одна, самая решительная, вполголоса спросила:

– Ну как?

– Потрясающе! – выпалила счастливица и бросилась к выходу из квартиры, бормоча: – Ну, теперь-то ты пожалеешь! Ты у меня попляшешь!..

Дверь кабинета снова приоткрылась, в прихожую выглянула горничная в черном платье с передником и проговорила:

– Следующая!

Первая женщина из очереди вошла в кабинет, и в прихожей снова наступила тишина.

Я решила ждать и надеяться на свою сообразительность. Такой подход прежде себя оправдывал.

Прошло часа полтора, та же самая сцена повторилась еще несколько раз, в прихожую подтянулись новые посетительницы, и наконец подошла моя очередь.

Перед этим из кабинета вышла та самая рыхлая блондинка. В дверях она еще немного задержалась и проговорила через плечо:

– Да, и обязательно чтобы волосы выпадали! Клочьями, клочьями, как у больной собаки!

Выслушав ответ, она плотоядно улыбнулась и устремилась к выходу, а на ее месте возникла прежняя горничная и с заученной улыбкой проговорила:

– Следующая, пожалуйста!

Я прошла в кабинет.

Впрочем, назвать это помещение кабинетом можно было только с натяжкой. Это было что-то среднее между кабинетом врача в дорогой клинике, приемной ясновидящей из американской комедии и модной гостиной современной гламурной женщины.

Стены комнаты были выкрашены черным. Возле черной стены стоял низенький диванчик, обитый розовой кожей. На полу была расстелена натуральная шкура зебры. Под потолком висела люстра из множества розовых и сиреневых кристаллов. Посредине кабинета стоял изящный столик, на котором были разложены в ряд японский цифровой тонометр, хрустальный шар, внутри которого клубился голубоватый туман, чучело маленького крокодила с розовыми камешками вместо глаз и стеклянная банка с притертой пробкой, до половины заполненная каким-то зеленым порошком.

В дополнение к этому странному набору на столе горели три черные свечи в тяжелом серебряном канделябре.

За столом сидела красивая молодая женщина в черном облегающем платье, с гладко зачесанными