— Чертовы дороги! — недовольно бурчал Гиллер, то и дело подпрыгивая на сиденье броневика, ежеминутно проваливавшегося в ухабы. — И как эти азиаты жили при таком бездорожье! — продолжал он, поправив на голове сбившуюся от очередного толчка фуражку и обращаясь к сидевшему напротив обер- лейтенанту

Францу Шпигелю, занимавшему теперь при нем место убитого фон Венделя.

— Так точно, господин штурмбанфюрер! Этот народ, привыкший переносить все трудности жизни, ничего не боится, — почтительно выпалил Франц Шпигель. — Даже идя на смерть, на виселицу, он кричит: «Да здравствует коммунизм!» «Да здравствует советская власть!» Эти русские никак не хотят понять, что мы, европейцы, принесли цивилизацию в этот варварский край.

— Ну-ну… — недовольно прервал его Гиллер. — Что значит — «ничего не боятся»! У вас нездоровые настроения, лейтенант. Надо заставить бояться. В одном вы правы. Предстоит еще много поработать, чтобы привить им уважение к нашей культуре.

И, не высказывая конца своей мысли вслух, подумал, скривив бескровные губы в ехидной улыбке: «Гм! Цивилизация? Культура?.. Расстрелы, пытки, виселица… Живьем в землю, в огонь — вот чего достойны эти упрямые, непокорные люди. Иначе нам не победить, если не уничтожить больше половины русских. Оставить нужно только послушных рабов. Чтобы было кому обрабатывать для нас землю. Земля — вот что главное».

А вслух, обращаясь к Шпигелю, сказал только:

— Мы, национал-социалисты, чистокровные арийцы, властелины вселенной, должны покорить эту страну. В русских мы видим рабов, и только рабов…

Его слова прервал оглушительный взрыв. Броневик, проехав еще немного по инерции, ткнулся во что-то твердое, и Гиллер от толчка упал на грудь обер-лейтенанта.

— Что это? — испуганно пробормотал он, хватаясь за пистолет. — Опять партизаны?..

Он трусливо приоткрыл дверцы броневика, но, не успев даже выглянуть наружу, схватился рукой за правое плечо. Пальцы его мгновенно окрасились кровью. Обер-лейтенант Шпигель потянулся к Гиллеру, чтобы помочь ему, но штурмбанфюрер, отстранив Шпигеля, воскликнул:

— Партизаны! Мы окружены! Надо спасаться!

Водитель броневика открыл огонь из пулемета. По броне защелкали пули, — партизаны перенесли сильный огонь на броневик. Гиллер услышал громовой голос, кричавший по-русски: «Даешь, братцы!»

Это Николай Утлих крошил группу карателей, пытавшуюся прорваться в сторону местечка Красные Пруды.

Тем временем Петька, стоя на коленях, правил тачанкой, которая, находясь в хвосте колонны, немного поотстала, изо всей силы нахлестывал лошадь, чтобы поспеть к месту боя. Откормленный, сытый жеребец, отбитый у немцев же в одном из недавних налетов, мчался во весь дух.

— Поскорей давай, — торопил Петьку Абдул Ибрагимов. — Эх, не везет нам! То колесо отлетело, то конь распрягся… Нажми, стегни его, черта. Заворачивай правей… Туда, на полянку, к лесочку, там развернемся, — выкрикивал Абдул, подпрыгивая от толчков и держась за ствол пулемета.

Но Петька уже и сам видел, как на опушке леса человек двадцать гитлеровцев теснили четырех партизан, которые вели ожесточенный автоматный и гранатный огонь. Несмотря на это, гитлеровцы полукольцом обходили их.

Петька с ходу развернул тачанку для боя и крикнул Абдулу:

— Так хорошо?

Абдул, налаживая пулемет, только мотнул головой в ответ,

— Давай помогу, — предложил Петька, подравнивая ленту. — На, держи вот так.

Схватившись за ручки пулемета, Абдул нажал гашетку, поливая смертельным огнем карателей.

Гитлеровцы, не ожидавшие, что к партизанам подойдет помощь, заметались, не зная, куда бежать.

Когда кончилась уже вторая лента и выстрелы стали одиночными, партизаны добивали особенно ожесточенно сопротивлявшихся врагов, — из кустов, метрах в ста пятидесяти от тачанки, вдруг поднялась и метнулась в сторону высокая худая фигура в черном эсэсовском мундире.

— Глянь, Абдул, — дернул Петька за рукав пулеметчика. — Фриц уходит. Офицер. Видишь, — погоны блестят. Давай чесанем его из пулемета.

Петька прицелился из автомата, но не успел выстрелить: немец нырнул за куст.

— Уйдет, сволочь, — скрипнул зубами Абдул. — Давай, Петя, гони. Догоним!

И, развернув тачанку, они помчались в погоню за гитлеровцем.

Гиллер был уже почти уверен в своем спасенье, когда заметил выскочившую из-за леса на поле тачанку. Лошадь, разбрызгивая в стороны падавшую с удил бело-красную пену, догоняла его. Он дважды выстрелил из пистолета, нажал спуск еще раз, но выстрела не последовало. Всё! Оставалось только бегство. В лес? Нет. Нельзя. Там партизаны. И, охваченный животным страхом, штурмбанфюрер выбежал в чистое поле. Оглянувшись, он заметил на тачанке правившего лошадью подростка с развевающимся черным чубом и раскосого пулеметчика, который, держась одной рукой за пулемет, что-то кричал и размахивал другой рукой, указывая в сторону Гиллера. Смертный ужас охватил эсэсовца. Разгоряченная огромная лошадь мчалась прямо на него.

Подняв кверху руки, Гиллер закричал диким и страшным голосом.

Штурмбанфюрер Гиллер, час назад мечтавший покорить весь русский народ, превратить его в рабочий скот для обработки русской земли, был втоптан и вмят в эту самую землю, стал падалью — добычей летающих голодных воронов, которые уже кружили над местом законченной битвы.

Разбив отряд Гиллера, колонна Чернова быстрым ходом продолжала двигаться в Карамышевский район, чтобы встретиться с колонной Николаева.

Уже темнело. Оставив в стороне Мелихово и Крыж-ки, миновав Волчьи Ямы, пошли прямо на Быстрецово. Но, узнав по дороге от жителей, что в бывшей быстрецовской больнице стоит большой гарнизон гитлеровских карателей, перешли железную дорогу между полустанком Кебь и Заходами и, не останавливаясь, двинулись дальше. Марш продолжался всю ночь. Почти перед самым рассветом партизаны пересекли шоссейную дорогу

Псков — Карамышево. И, уже углубившись в большой лес, часам к девяти утра встретились со второй колонной.

Выбрав удобное место в лесу, на берегу речки Муроморочки, отряд раскинул свой новый лагерь. Умелые руки партизан быстро привели в порядок несложное хозяйство, сложили шалаши, замаскировали их. Через несколько часов всё затихло, и человеку, случайно зашедшему в лес, и в голову не пришло бы, что тут, рядом с ним, таятся партизаны.

Петька в числе нескольких других разведчиков был отправлен на рекогносцировку. Вернувшись, он доложил, что в деревне Большое Загорье стоит отряд фрицев, а в деревнях Углы и Горки всё спокойно.

Вечером партизанская агитбригада направилась в эти деревни, чтобы познакомиться с жителями. Выставив охрану, агитаторы-партизаны побеседовали с крестьянами, прочли им последние номера «Правды» и «Известий», полученные с «Большой земли».

Отпросившийся у Белова Петька тоже пошел в Углы вместе с агитбригадой. Его появление вызвало немалый восторг деревенских мальчишек, целой стайкой собравшихся около своего сверстника-партизана. Важничая перед своими одногодками и эффектно поглаживая рукой новый подарок дяди Вани — роскошную кожаную портупею, — Петька неторопливо вел с мальчишками своеобразную агитбеседу.

— С фрицами надо воевать всем народом, — поучал он, стараясь припомнить слышанные им не раз слова Чернова. — Только таким образом, товарищи, мы добьемся победы над врагом. Это — единственный путь к победе. А то, что мы не совсем взрослые, так это ничего, ребята, — доверительно и не совсем по- комиссарски добавил он. — Если мы захотим, — тоже сделать что надо можем. Когда я в Пскове жил, еще до отряда, так у меня там друг был, Фома. Ох и парень! Так вот с ним и другими ребятами мы даже дорогу заминировали и фрицевскую машину подорвали.

— Ну да?.. — усомнился большеголовый мальчишка в рубашке, разорванной на животе.

— Не веришь? Спроси у нашего комиссара, — он знает. Он о Фоме, знаешь, как говорит? Был бы,