— Нет, нельзя. Найдут, — и меня, и вас убьют фрицы. Беги, — торопил Петька Машу, — беги, родная, беги, родненькая… — толкал Петька девочку в спину.

Маша плакала. Ей было до боли жалко Петьку.

— Убьют тебя, — сквозь слезы говорила она.

— Ничего. Не убьют. Ну, прощай пока, не надо, а то еще фрицы услышат. Прощай. И ступай скорей домой.

Подтолкнув Машу к забору, Петька осторожно, ползком стал пробираться через сад между кустов смородины.

Посмотрев вслед Петьке, Маша тоже побежала домой, захватив лопатку.

А Петька, перебегая грядки с капустой, запнулся, упал, снова поднялся, пересек картофельное поле. Но, когда, добравшись до изгороди, он стал перелезать через нее, под ним с треском сломалась жердина.

Петька сорвался с забора, шлепнулся на четвереньки, вскочил на ноги… Перед ним расстилался луг, за которым виднелся переброшенный через речку мост. Скорее туда!

Солдат-часовой, вышедший тем временем на крыльцо избы и мирно дремавший на ступеньках, услышав треск подломившейся жерди, поднял голову, но, не заметив ничего подозрительного, стал снова клевать носом. Всё дело испортил Шарик. Треск ломающегося забора всполошил его. Услышав подозрительный шум, пес с заливистым лаем бросился в огород, чтобы расправиться с чужаком.

Это встревожило часового. Он поспешил за собакой и увидел вдалеке, на лугу, улепетывавшего во весь дух Петьку. Кинувшись обратно, к амбару, немец распахнул дверь. По полу была раскидана одежда, прямо против двери зиял подкоп…

Выбежав на улицу, гитлеровец дважды выстрелил. На выстрелы из избы выбежали еще два солдата. Один из них, узнав, в чем дело, подскочил к стоявшему около избы мотоциклу и завел его. Мотор заревел. Мотоциклист помчался по дороге наперерез Петьке, бежавшему к мосту.

Услышав выстрелы и почуяв, как у него над головой просвистели две пули, Петька оглянулся. Стрелявший в него солдат бежал следом, размахивая на ходу винтовкой, и, показывая кому-то в сторону, что-то кричал по-немецки. Посмотрев туда же, Петька увидел, что по дороге к мосту со страшной скоростью несется мотоцикл.

«Поймают! — мелькнуло в голове у мальчика. — Надо обратно.»

Заметив, что Петька повернул, немец выстрелил снова. На этот раз Петька даже увидел, как пуля, попав в камень и подняв облачко пыли и осколков, с визгом и воем пошла кверху.

«Нет, надо вплавь на ту сторону. Там кустов много, да и лес близко», — молнией пронеслось в Петькиной голове.

Подбежав к обрыву, мальчик с разбега нырнул в глубокую, но узкую реку. Словно щука, проскочил он речку и, выбравшись на противоположный берег, вломился в густой лозняк, росший вдоль воды.

Взбежав на бугорок, откуда ему было всё видно, Петька остановился перевести дух. Из-за кустов он видел, как преследовавший его солдат бегал по лугу около реки. Очевидно, он не мог понять, куда девался мальчик. Однако мотоциклист, по-видимому заметивший с моста, как Петька прыгнул в реку, свернул в поле и погнал мотоцикл прямиком.

Согнувшись, Петька бежал около кустарника и по канавке выбрался в лощину. Там паслась лошадь, спрятанная за деревней от гитлеровцев. Увидев мальчика, лошадь тихо заржала и остановилась, насторожив уши и прислушиваясь к тарахтенью мотоцикла.

— Теперь только бы добраться до леса, — пробормотал про себя Петька.

Но, когда он проскользнул через кусты, он увидел перед собой широко расстилавшееся чистое поле.

«Не добегу. Поймают, убьют, как зайца», — подумал Петька.

На секунду он застыл на месте в коротком раздумье. Затем быстро вернулся обратно к лошади. Протянув руку и тихонько приговаривая: «Тпру… стой же, да стой, глупая…» — он смело подошел к лошади. Смирная кобылица ласково потянулась бархатными губами к руке мальчика.

Отвязав веревку, за которую лошадь была привязана к вбитому в землю колу, Петька схватился рукой за гриву и мигом очутился на спине кобылицы. Обеими руками вцепившись в гриву, как клещ, и сжав бока лошади ногами, Петька ударил ее пятками.

Однако особенно подгонять не пришлось. Как раз в этот момент мотоциклист, по-видимому застрявший в борозде, газанул так, что мотор его машины затрещал, словно пулемет. Лошадь стриганула ушами, с места взяла в галоп и помчалась к лесу. Прижавшись к лошадиной шее, Петька замирал от страха. Теперь у него была одна мысль — только бы не упасть. Он даже не обратил внимания на хлопнувший откуда-то сбоку выстрел. До лесу оставался всего лишь какой-нибудь десяток метров.

А выскочивший на бугорок мотоциклист, видя, что скачущий на лошади подросток в красной майке вот-вот уйдет из его рук, остановил машину и, направив в сторону Петьки укрепленный на руле пулемет, нажал гашетку, дал очередь, потом вторую…

«Вжик… вжик…» — засвистели пули совсем рядом с Петькой. Лошадь вдруг с ходу остановилась и стала оседать на задние ноги. Едва не перелетевший через ее голову Петька повис на гриве, но, вовремя разжав руки, успел отскочить в сторону. Обе задние ноги лошади были перебиты, из них лилась кровь. Разгоряченная кобылица, стоя на передних ногах, пыталась приподняться, оглядывалась назад, крутила головой и вдруг, словно поняв, что ей больше не встать, заржала протяжно и жалобно. Шагнув к морде лошади, мальчик вдруг увидел, что из глаз кобылицы катились слезы. Петька не замечал, что и сам плачет от острой жалости к животному, только что спасшему его.

Просвистела новая пулеметная очередь; Петька согнулся и, низко пригибаясь к земле, кинулся в лес.

Сзади трещал пулемет, разрывные пули щелкали по деревьям. Но Петька всё углублялся в лесную чащу.

Поздним вечером Петька вернулся в отряд. Встретившая его тетя Маня даже испугалась, увидев перед собой мальчика, измазанного грязью, с окровавленным лицом, исцарапанного и исхлестанного сучьями. Она хотела было немедленно отвести его в санчасть, чтобы вымыть и привести в порядок, но Петька вывернулся из-под протянутой к нему руки и, бросив только: «Некогда, тетя Маня, я сейчас», — помчался прямо к Чернову.

У Сергея Андреевича Петька отдышался и по порядку подробно рассказал всё, что видел, где был и что с ним случилось.

— Ну, молодец, — сказал Чернов, внимательно выслушав рассказ юного разведчика. — Справился неплохо. Теперь иди, приведи себя в порядок и отдыхай.

Немного позже разведка привела в отряд несколько бежавших из деревни Захворово колхозников, встреченных партизанами. Все они подтвердили принесенные Петькой данные о численности гитлеровцев и их расположении.

Той же ночью партизаны сделали налет на деревню, занятую карателями; не ожидая от партизан такой дерзости и быстроты, гитлеровцы, захваченные врасплох, почти не сопротивлялись. В панике бросая оружие, они пустились наутек. Только в крайнем домике, где когда-то была колхозная изба-читальня, партизаны встретили упорное сопротивление. Прямо из окон дома в них строчили два пулемета.

Отличился моряк-балтиец Николай Утлих. Зайдя со двора, он ползком подобрался к окну и бросил в него одну за другой две гранаты. Пулеметы замолкли. А когда крыша избы загорелась, подожженная попавшими в нее трассирующими пулями самих немцев, из дома никто не выбежал… Дом горел, как факел, и скоро крыша его рухнула внутрь, похоронив под собой трупы гитлеровцев.

Распразившись с оккупантами, партизаны, с помощью местных жителей, сняли с виселицы на базарной площади трупы казненных — колхозного бригадира Никифора Ивановича Сидорова и его восемнадцатилетнего сына — комсомольца Мити. Оба активно помогали партизанам; их предал полицай — тайный агент гестапо, которому, к великому сожалению захворовцев, удалось бежать вместе со спасшимися гитлеровцами.

Тела зверски замученных патриотов были уложены на крестьянскую телегу, украшенную цветами и