происходит. Ты ведь сам мне все рассказываешь. Я благодарна тебе и горда...

— Оставьте! — прервал он ее, и его голос зазвучал громче и решительнее. — Я делаю то, что хотите вы: я личный преподаватель наследников трона, известнейший магистр в университете и не в столь далеком будущем доктор наук. Я знаю, вам нет дела до того, что сегодня для того, чтобы получить право преподавать, необходимо просто показать свою правоверность. Умные профессора находятся под строгим надзором папы, а тот уже определил, сколько науки следует позволять. Вы знаете, кого сейчас считают великим? Магистра Жана-Альберта! Этого дурака, которому вы однажды зашили раненую голову, но не смогли вшить в нее немного мудрости. А он любит цитировать Петра Коместора и Петра Ломбардского, и уж точно не Аристотеля. Это были еще времена, когда преподавали Амальрик Венский или Давид из Динана, а их приверженцы после споров избивали себя на улице.

Теодор, кряхтя, поднялся, в то время как София беспомощно смотрела на него. В последнее время она почти никогда не видела его довольным и все время слышала его жалобы на ограниченность университета. Но она считала, что это соответствует его характеру, как и его резкие насмешки. Но насмешки куда-то исчезли, и остались только подавленность и усталость.

— Тебе вовсе не обязательно угождать профессорам, — быстро сказала София. — Ты — ближайший доверенный дофина!

Он отвернулся, но она поспешно обошла вокруг, чтобы снова заглянуть ему в лицо.

«Кристиан, — подумала она. — Может, этот ветреный, легкомысленный, неисправимый плут морочит ему голову и так пичкает его фокусами своей крысы, что Теодору уже собственная жизнь не мила!»

— Конечно, — сказал Теодор. — Луи и Бланш тянутся к знаниям. Остается надеяться, что...

Он опустил глаза и замолчал.

— Что? — требовательно воскликнула София. — Что ты хочешь сказать?

— Остается надеяться, что эта любознательность не опасна для них.

— Ха! — легкомысленно усмехнулась она. — Что опасного в том, чтобы читать книги? Он пожал плечами.

— Спрашивайте не меня, а короля.

— Ха! — повторила она. — Король! Брат Герин наверняка не смог научить его и половине того, чему ты научил дофина.

Она не могла понять перемены, произошедшей в его речи. Она вообще не понимала, почему он выглядел таким измотанным, таким недовольным. Разве он не живет на всем готовом, в то время как ей в свое время приходилось обманывать, бороться, убивать?

В такие моменты наружу выползала тщательно скрываемая зависть, грызла ее жадно и желчно, соединялась с недовольством и усталостью от его постоянного нытья, от его слабости. София скрыла зависть под мнимой заботой о нем.

«Конечно, таким угрюмым он становится под влиянием Кристиана, — с растущим гневом подумала она. — А еще Катерина болтает без умолку и мешает ему нормально заниматься. Как ему настроиться на верный путь, если эти дураки ему прохода не дают? Кристиан вообще не способен говорить о чем-либо серьезно. А Катерина, — она мечтает только о том, чтобы приклеить его к себе навсегда».

Теодор продолжал, но не упомянул ни о Кристиане, ни о Катерине.

— Король окреп, — сказал он. — Папа, который так долго в наказание не обращал на него внимания, теперь прислушивается к нему, потому что он нужен ему в борьбе против язычников на юге.

— Да, конечно, — ответила она нерешительно. — Но какое это имеет отношение к любознательности Бланш и Луи?

— А что с лицемерием и ограниченностью, царящими в университете? — спросил он в ответ. В этих словах слегка почувствовалась его прежняя усмешка. София растерянно нахмурила лоб, что, казалось, позабавило его.

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать! — раздраженно воскликнула она.

— Может, так даже лучше, — холодно ответил он. — Пусть так все и останется, раз уже вы не в силах связать одно с другим.

— Но Теодор...

— Нет! — решительно сказал он. — Пусть будет так, как я сказал: оставим этот разговор.

София покорно вздохнула.

— Ну, раз так, — сказала она, — тогда хотя бы постарайся больше так не падать и не калечить себе голову.

— И правда, — ответил он. — Оно не стоило того. Мне даже не удалось... упасть как следует.

— Теодор!

Однако он не потрудился объяснить свои последние загадочные намеки, молча кивнул и вышел из комнаты.

Она посмотрела на таз, вода в котором стала кроваво-красной. Она стала еще темнее после того, как София резкими движениями выжала полотенце.

«Это наверняка Кристиан, — снова подумала она, — наверняка именно он отвлекает Теодора от учебы своими пошлыми историями. Конечно, он убеждает его в том, что учеба не стоит стольких усилий, и все потому только, что сам не способен ничему обучиться, а Теодор тем временем начинает ему уже верить. О, как может он верить этому негодяю, как может вообще водиться с ним! Если бы только он был хоть немного сильнее! А так я вынуждена беспомощно смотреть, как Теодор отдаляется от меня.

Она вытерла замерзшие руки, и прежде чем они успели окончательно высохнуть, в ее голове уже созрел план, как оградить Теодора от губительного влияния его дружка.

В низкой норе Исаака бен Моша царил полумрак. Выпятив вперед огромный, круглый живот, он сидел так прямо и неподвижно, что походил на винную бочку, стоящую в затхлом подвале. Только после того, как София сообщила ему цель своего прихода, он пошевелился. Он рассмеялся так, будто в его горле забулькала трясина.

— О деньгах вы и понятия не имеете, госпожа, — усмехаясь, заявил он.

— Я богата, — невозмутимо ответила она. — По крайней мере, так мне сказали после того, как умер мой супруг. Но только какой мне прок от дома и земли, украшений, ковров, если мне нужны деньги? Много денег. Они должны тотчас же привлечь внимание жадных глаз, так что нужно, чтобы казалось, будто их целый мешок.

Впервые в жизни София требовала денег. После смерти Бертрана она ни в чем не нуждалась, хотя и никогда не интересовалась, как идут дела. Она не думала о том, что в таком городе, как Париж, женщинам позволялось наследовать и что она до тех пор, пока Теодор не достигнет зрелого возраста, обязана вести домашнее хозяйство и руководить состоянием. Ей повезло: у него не было ни отца, ни брата, которые могли бы отнять у нее ее владения и вынудить снова выйти замуж.

Она была благодарна мужу Аделины Бриенской, сестры Бертрана, за то, что он вызвался заботиться о ее и Теодоровых интересах, а это означало, что она и не видела денег, поскольку они попадали прямиком в руки Изидоры и кухарки.

Только сегодня она поняла, что в этом был и недостаток: чтобы попросить у Бриена большую сумму денег, требовался предлог, а его не было. Ей не оставалось ничего иного, как брать у него впредь деньги в рассрочку, а сейчас занять всю сумму у Исаака.

Исаак не стал спрашивать, зачем ей нужны эти деньги, а просто усмехнулся. Такого рода дела случались с ним не впервые. Ведь к нему в узкую, вонючую, не видную с улицы комнату приходили только такие, как София. Все они презирали деятельность Исаака, потому что она была грешной, но именно поэтому была так необходима.

— Я предлагаю вам двадцать парижских ливров, — предложил он, подойдя к сундуку, который казался прямо-таки роскошным по сравнению с убогой мрачной комнатой. Сундук запирался на несколько замков, по одному с каждой стороны. — Часть суммы я выплачу в су, по двадцать су за ливр, а часть в денье, по двенадцать денье за су. У вас будет тяжелый мешок... и высокий процент.

— Пусть будет так, я все выплачу, просто велю экономить на хозяйстве! — ответила она и поспешно поднялась, глядя, как он пересчитывает монеты.

— Мне кажется, что раньше вы считали ниже своего достоинства иметь дело с деньгами, — заметил Исаак с легкой насмешкой, на мгновение прекратил считать и почесал свою остроконечную бородку.