Ганс Хасслер заметил вскользь, что фюрера, вероятно, ввели в заблуждение, посоветовав ему открыть русский фронт, я сказал: «Побойся Бога, что ты говоришь!» Бедный Ганс побледнел и быстро сменил тему. Через три дня он исчез. Больше я его не видел, и остальные, по-моему, тоже.

– Какой ужас! – прошептала Моника. – Еще коньячку, мистер Денкер?

– Нет, нет, спасибо, – улыбнулся тот. – Хорошего понемножку, как говаривала моя теща.

Тодд нахмурился.

– Вы думаете, его отправили в лагерь? – подал голос Боуден-старший. – Вашего… Хесслера?

– Хасслера, – деликатно поправил Дюссандер. И помрачнел. – Многих постигла эта участь. Лагеря… позорная страница Германии, за которую наш народ будет казниться тысячу лет. Вот оно, духовное наследие, оставленное Гитлером.

– Ну, это уже вы чересчур, – заметил Дик Боуден, закуривая трубку и выпуская ароматное облачко. – Насколько мне известно, большинство немцев даже не подозревало о том, что происходит. В Аушвице, считали местные жители, работает колбасный завод.

– Фу, какая мерзость. – Взгляд Моники, обращенный к мужу, призывал его закрыть тему. – Вы любите запах табака? – улыбнулась она гостю. – Я обожаю этот запах!

– Я тоже… – поспешил согласиться тот, подавляя непреодолимое желание чихнуть.

Тут Боуден-старший перегнулся через стол и хлопнул сына по плечу. Тодд подскочил.

– Ты у нас сегодня тихий какой-то. Не заболел, а?

Тодд странно улыбнулся, одновременно и отцу и гостю.

– Да нет, пап. Просто я слышал про все это.

– Слышал?! – изумилась Моника. – Тодд, что ты…

– Мальчик сказал правду, – вступился за него Дюссандер. – В этом возрасте они могут себе позволить говорить правду. Нам, взрослым, это уже бывает не под силу, не правда ли, мистер Боуден?

Дик засмеялся, кивая в знак согласия.

– А что если я предложу Тодду прогуляться со мной до дома? – спросил Дюссандер. – Хотя ему, конечно, пора садиться за уроки.

– Тодд очень способный ученик, – словно по инерции похвалилась Моника, озадаченно глядя на сына. – Одни пятерки и четверки. В последней четверти он, правда, схватил тройку по французскому, но к марту, сказал, все будет тип-топ. Да, Тодд с мыса Код?

Ответом ей была все та же странная улыбка и легкий кивок.

– Зачем идти пешком, – возразил Дик Боуден. – Буду рад вас подбросить.

– Спасибо, но я предпочитаю пешие прогулки. Так как же?.. Нет, если не хочется…

– Ну что вы, – Тодд поднялся, – я с удовольствием.

Отец и мать дружно наградили его поощрительной улыбкой.

Почти всю дорогу старик и мальчик хранили молчание. Накрапывал дождик, и Дюссандер держал зонт над ними обоими. Поразительное дело, артрит по-прежнему не подавал голоса.

– Ты вроде моего артрита, – нарушил молчание Дюссандер.

– Чего? – задрал голову Тодд.

– Оба помалкиваете. Что это сегодня с тобой, мой мальчик? Переел?

– Ничего, – буркнул Тодд.

Они свернули на улочку, где жил старик.

– А что если я угадаю? – Дюссандер произнес это не без скрытого злорадства. – Когда ты зашел за мной, ты со страхом думал о том, как бы я не допустил за обедом какой-нибудь оплошности… не «раскололся» – так, кажется, вы выражаетесь? Но отступать было поздно, все предлоги, почему я не могу к вам прийти, ты давно использовал. Теперь ты злишься, потому что вечер прошел гладко. Я угадал?

– Не все ли равно, – огрызнулся Тодд.

– А почему, собственно, он не должен был пройти гладко? – не отступал Дюссандер. – Тебя на свете не было, когда я играл и не в такие игры. Вообще, ты тоже молодец, умеешь хранить тайну. Что да, то да. Но и ты должен признать: сегодня я был хорош! Я просто очаровал твоих родителей. Очаровал!

И вдруг Тодда словно прорвало:

– Никто вас не просил!

Дюссандер остановился.

– Не просил? Вот как? А я думал, ты в этом заинтересован, мой мальчик. Вряд ли они теперь будут возражать против того, чтобы ты приходил ко мне «почитать».

– Разбежались! – в запальчивости выкрикнул Тодд. – Может, мне от вас ничего больше не нужно! Никто меня, между прочим, не заставляет торчать в вашей конуре и смотреть, как вы поддаете не хуже, чем алкаши на вокзале. Никто, понятно! – В его голосе, пронзительном, дрожащем, звучали истерические нотки. – Хочу – прихожу, не захочу – не приду.

– Не кричи. Мы не одни.

– А мне плевать! – с вызовом бросил Тодд и зашагал дальше, демонстративно избегая зонта.