держаться подальше».

Я выдержал его взгляд, чувствуя, как мурашки пробежали по моей спине, словно невидимая холодная рука легла мне на позвоночник. Я вспомнил странный звук, который шел сверху, и еще раз попытался представить, сколько же комнат было там на самом деле.

«Если вы все еще хотите задать вопрос, то я к вашим услугам. Вечер уже закончился и…»

«И вам предстоит долгий путь поездом?» – спросил я, но Стивенс лишь нетерпеливо посмотрел на меня.

«Хорошо, – решился я. – Здесь в библиотеке есть книги, которые я нигде больше не смог найти, ни в нью-йоркской библиотеке, ни в каталогах букинистов, ни в публикуемых справочниках. Бильярдный стол в Маленькой комнате имеет марку „Норд“. Я никогда не слышал о такой и позвонил в Международную комиссию по торговым маркам. У них зарегистрировано два „Норда“ – один производит лыжи, а другой изготовляет кухонные принадлежности. В длинной комнате находится музыкальный автомат „Seafront“. Но в списках комиссии имеется лишь „Seeburg“, а не „Seafront“. „В чем суть вашего вопроса, мистер Эдли?“

Его голос был мягок, как обычно, но что-то жуткое появилось неожиданно в его глазах… нет, честно говоря, даже не в глазах. Ужас, который я почувствовал, пронизывал всю атмосферу вокруг. Размеренный ход часов перестал быть звуком, задаваемым маятником – это было топанье ног палача. Запахи масла и кожи стали резче и несли в себе какую-то угрозу. И когда снаружи вновь послышался резкий порыв ветра, я был уверен, что распахнувшаяся дверь представит моему взору не Тридцать пятую улицу, а безумный пейзаж в стиле Кларка Эштона Смита, где острые силуэты деревьев вычерчены на стерильном горизонте, над которым сияют два красных солнца. Он прекрасно знал, что я собираюсь спросить. Я понял это по его серым глазам.

Откуда взялись здесь эти вещи? Я хотел спросить именно это. О, я прекрасно знаю откуда вы родом, Стивенс; этот акцент не из измерения икс, а из Бруклина. Но куда вы идете? Откуда у вас эта печать безвременья во взгляде и на лице? И, Стивенс, где мы находимся сейчас, в эту секунду?

Но он ждал моего вопроса.

Я открыл рот, и вопрос, вышедший из моих уст, был таков: «Много ли комнат наверху?»

«О, да, сэр, – сказал он, не упуская моего взгляда. – Очень много. Человек даже может потеряться. На самом деле, люди теряются. Иногда мне кажется, что они уходят далеко. Двери и коридоры».

«И входи и выходы?»

Его брови слегка поднялись: «Да. Входы и выходы».

Он продолжал ждать, но я уже спросил достаточно – я подошел к краю чего-то, что, возможно, сведет меня с ума.

«Спасибо, Стивенс».

«Не за что, сэр». Он подал мне пальто.

«Еще будут истории?»

«Здесь, сэр, всегда много историй».

Этот вечер произошел много лет назад, а за эти годы моя память явно не улучшилась. Но я прекрасно помню ощущение страха, охватившее меня, когда Стивенс широко раскрыл дубовую дверь – страха, что я увижу тот чуждый ландшафт в кровавом свете двух солнц, которые могут зайти и принести тьму на много часов или на века. Я не могу объяснить это, но уверяю вас, что тот мир существует. Я убежден в этом также, как Маккэррон был убежден, что оторванная голова Санды Стенсфилд продолжала дышать. Я подумал в те нескончаемые секунды, что дверь откроется, и Стивенс вышвырнет меня в этот мир, и я услышу, как дверь навсегда захлопнется за мной.

Но вместо всего этого я увидел Тридцать пятую улицу и такси, ожидающее перед домом. Я почувствовал страшное облегчение.

«Да, всегда много историй, – повторил Стивенс. – Спокойной ночи, сэр».

Всегда много историй.

Действительно, их было много. И когда-нибудь, может быть, я расскажу вам еще одну.