дьявол пытался своею властью внедриться в прекрасное творенье Божье. А насчёт двенадцати с половиной процентов – такие вещи полезно знать, надо такие вещи писать на вкладышах в рождественских хлопушках, потому что вот смотрит она на этих высокомерных – как их там звать-величать, с задранными носами, в дорогой одежде -и думает, а понимают они, что всё это на самом деле значит? Понимают или нет? Селятся здесь на пару лет, продают дом ради прибыли, а местные не могут купить его, хоть и выросли здесь, и это всё из-за жадности, так вот, Иисус с такими не церемонился – перевернул их стол и вышвырнул из синагоги. Если бы Стиви родился пару тысяч лет назад, он бы так же поступил и умер бы на кресте ради страждущего человечества. А Сын Божий должен вернуться однажды, наверняка, викарий не всё знает, хотя он человек очень хороший. Сквозь горы рубашек она видит Стиви в пустыне в дымке раскалённого воздуха и сквозь рычание сушек слышит голос его, призывающий любить ближнего своего.Иногда ей было стыдно за своё благополучие, но Джеймс сказал ей радоваться жизни, пока радуется, потому что все помрём однажды, все там будем – вот поэтому и надо верить в Бога, не важно в какой ты вере, наверное, хотя она и не могла себя представить никем, кроме протестантки, и ей хотелось бы, чтобы Вальтер перешёл в протестантство ради спасения души своей вечной, хотя оно, конечно, верно – это где родился, там и крестился, с этим и живёшь, так и надо, потому как начни она присматриваться к тому, что викарий говорит, может быть она и засомневалась бы кое в чём, и что тогда? К чему бы это всё привело? Дорин надеялась, что она не кощунствует, знала, что Бог слышит её мысли, но он, конечно же, поймёт и простит, потому что Он знает – женщина она хорошая. А она верит, что Бог любит её.Джеймс уехал навестить свою сестру – бедная Кейт заболела: воздух в Уилтшире ей на пользу не шёл. Какая же она счастливая – иметь такого верного брата. Они всегда были близки, дружили семьями, и дети всегда приезжают по воскресеньям – на ужин семейный, кроме Стиви: он живёт в Манчестере, всё у пего хорошо, но видятся редко. Всегда улыбается… По правде сказать, особых проблем вообще не было у них никогда – только с детьми в переходном возрасте, оно и понятно, да ещё тогда трудно было концы с концами свести.Дорин вернулась в прачечную – миссис Аткинсои загружает бельё в машину. Бедная женщина – потеряла мужа своего вот уже год как, и, кажется, стала вьшивать. Хотя от неё никогда не пахнет, и держится она хорошо. Говорят, это благодаря тому, что пьёт она строго только джин, а он запаха не даёт и без похмелья. Дорин подумала, что она справится сама с бельём, и тут она внезапно подошла к ней, слегка неуверенной походкой, и попросила поменять монетки на двадцать пенсов. Дорин зашла в свою подсобку, оставила десятипенсовые монетки и, вернувшись, подала миссис Аткинсон двадцатник. Они обменялись любезностями о своих детях – какие же хорошие они выросли, и не наркоманы, не разрушили свою жизнь как многие, молодёжь нынешняя, и ничего страшного, если иногда травку Покуривают, уговаривала себя Дорин время от времени, а за неё крутились сугилки, дверь открывалась и закрывалась, спасибо мистеру Лональсоиу – поставил устройство.Затем миссис Аткиисои направилась к машине, и Дорин подумала, интересно, чем она сегодня будет ужинать, может быть побалует себя двумя самсами и большим кульком картошки фри, и ещё, может, маринованной луковицей – ой как хорошо! Она подумала о мужчине – хозяине кебаб-хауса, имени его так и не выговорить до сих пор. у него там всегда пахнет мясом и маслом жареным, а встретишь его в супермаркете, поздороваешься – тот же запах, кебаб-хаус, жир и масло растительное, смесь шаурмы и жареной рыбы, ужас, аж в желудок выворачивает. Такое чувство, что его как человека вроде и нет, как будто он утонул в кипящем масле, уксусе и чили-соусе. Ужасно – ведь у него, бедняги, жена, дети. Может, поэтому у его сыновей вечно неприятности – драки, наркотики. Старший у него – в тюрьме, полицейского избил. Дети бывают склонны к насилию в 15-17 лет, взять хотя бы ее племянника Марка, хотя сейчас он уже исправился, стал как шёлковый.Дории подумала, что остальные дети, наверное, смеялись над их отцом-кебабщиком, потому что от него и вправду страшно воняло, и Дории это так расстраивало, потому что на самом деле он – очень хороший мужчина, всегда как придёшь к нему, такой милый, приветливый и порции всегда ей побольше даёт. Турок или грек – точно не знает, а спрашивать не хотела – потому что Греция с Турцией в плохих отношениях, а в прачечной она его ни разу не видела, и, к тихому своему стыду, была этому рада, потому что тогда бы ей пришлось трогать его одежду, ой бедный, такое с собой носить, и тут она занервничала - вспомнилась притча о том, кто первый бросит камень. Она ведь тоже здесь столько лет работает, наверное, от неё то-же прачечной пахнет.Она подумала об одежде, которую приходится стирать День за днём, и о том, как каждая сумка пахла по-разному, и рассказывала все, что следует, о своем хозяине. А что интересно, думают люди о женщине из прачечной, когда она проходит мимо них на улице? Может все эти мерзкие испарения, с которыми ей пришлось работать годами, проникли в её поры и в железах начались изменения? Может на неё оглядывались, когда она проходила? И от неё пахло грязными носками и вонючими трусами? Футболками, залитыми карри, и джинсами, залитыми кровью? Она так давно здесь работает, что уже привыкла к вони, которая раздаётся из сумки, когда её открываешь – быстренько бросаешь всё в машину, смываешь грехи мира, отворачиваешься, подставляешь правую щёку, даёшь клиентам шанс начать всё с чистого листа, хотя и понимаешь: опыт их ничему не учит, будут наступать на старые грабли, а потом будут возвращаться к ней за новым шансом. Как Стиви. А она – просто винтик в стиральной машине, её задача в жизни – отстирывать засаленные рубашки и грязные носовые платки.Бедный мужчина-кебабщик, наверно, чувствовал её по запаху и думал, бедная миссис Роберте, как от неё несёт чужим грязным бельём, она просто утонула в нём как личность, безликая женщина в куче чужого белья, стирает-сушит, складывает рубашки-полотенца в стопки аккуратные… И если он и вправду так о Дорин думал, то пускай, подумала она – заслужила, и сама так о нём думает, бедном. Она подняла глаза и увидела, как Рональд пытается перейти дорогу – в руках сумка с бельём, тяжёлая, давит на плечо. Останавливается полицейская машина – даёт мальчишке пройти. Он давит на дверь, входит и неуверенно смотрит на Дорин. Она знает, чего он хочет – из вежливости- не спрашивает, стесняется, такой милый мальчик, безупречные манеры, никого не обидит, и она улыбается Рональду, говорит ему – тебе надо играть, детям надо играть, кататься на качелях и лазать по шведской лестнице. Он улыбается и отдаёт Дорин сумку, говорит, спасибо миссис Роберте. А Рональд – честный мальчик, хороший мальчик – все дети честные до определенного возраста, а потом захватывает жизнь, начинают путаться, бедный Стиви вот тоже, ох бедные детки-страдальцы Божьи, но этот вот мальчик – он не как все, он точно хороший мальчик, и он скажет хорошей миссис Роберте, с которой он в одну церковь ходит, скажет ей правду, вот она и спросила его, чем от неё пахнет, а он даже и не смутился таким странным вопросом – с детьми лучше быть говорить на прямоту, какой смысл ходить вокруг да около, молчать, пока твари адские тебя трезубцами раскалёнными колят, бедную прачку, наказание – вот вам и рай, и ад на земле. Рональд сказал, что от неё пахнет чистотой. Как будто новыми свежими вещами. А потом повернулся и пошёл. А Дорин смотрела как он идёт вдоль по улице к детской площадке и улыбалась.
НОРВИЧ ДОМА
При мысли о Норвиче всегда комок к горлу подступает. Я чувствую себя партийным функционером, вспомнившим о героических прошлых временах. Такое случается, когда ты бросаешь взгляд назад. Напрягаешься, держишь себя в руках, пытаешься не раскиснуть. Пенсионеры живут воспоминаниями потому, что ничего не получают от правительства. На лампочки вроде хватает, но об электричестве -забудь. У меня свои собственные воспоминания. И это не военные истории о Блице. Весь этот бред про то, как стояли плечом к плечу в тяжелые времена. Сейчас эти вещи не работают, не в наше время, такая фишка может только канать с несколькими моими друзьями. Не со всеми и не в Норвиче.Мы совсем пацанами были тогда. Лет семнадцать-восемнадцать, немного тормозные. Я и Род шли после игры, и зря мы повернули на Кэрроу Роуд. Мы болтали о пустяках, шли, куда идем, как нормальные пацаны в нежном возрасте. Тут – оба-на – двадцать норвичских фанов. Просто наш прикид, должно быть, выдал нас – Челси. Они спросили, Челси, чо-как, и я прямо сказал им, потому что знал, всё равно нам выдадут по полной программе. Если бы я знал как будет больно.Они долго не раздумывали… Сначала, когда они пытались дать мне по яйцам, я уклонялся от ударов, затем глянул на Рода, но он стоял на коленях на улице с вытянутыми руками, словно его распяли, и три или четыре фермера но очереди били его по голове. Я вернулся и дал одному в челюсть, затем какой-то пидор толкнул меня вперед, и я ударился головой о бетонный фонарный столб. Я лежал на