— Смотрите же, люди Кеман! Вот он, Зверь, сущность свою показывает!! Изыди, Кудиан, изыди…

Правая рука Андриа скрючилась, кисть вывернуло неестественным образом. Завизжала в толпе женщина. Затем вторая, третья. Эры попятились.

— Гызмаал!! — вопил Ута, подпрыгивая.

Серые волосы покрыли руку отца Андриа, из искривившихся потемневших пальцев полезли черные когти, тело затрясло еще сильнее, оборотень спрятал лицо от жадных, бездушных глаз, но звериная сущность шла дальше, пробуждаясь. Торжествующе кричал Ута.

— Смотрите, смотрите!

И тут отец Андриа замер, прижавшись к прутьям. Дрожь прекратилась, и пораженные люди увидели, как снова выпрямляется рука слепого, исчезают волчьи когти и серые волосы на предплечье. Ута подскочил к клетке, зашипел:

— Ты покажешься, Зверь, покажешься! Мзумец, еще десять ударов, ну?!

Зезва неподвижно стоял, не в силах отвести глаз от окровавленной спины отца Андриа.

— Бей, иначе, клянусь священными дубами Рощи, я сам вырву сердце у девки!!

Ныряльщик поднял кнут.

— Сынок… не бойся… бей…

Злые слезы брызнули из глаз Зезвы, он размахнулся, ничего не видя перед собой. Лишь свист кнута и гогот черни. И больше ничего. А чернобородый старец Рощи Ута отчитывает удары.

— Один… два… три…четыре…пять…шесть… семь…ага, ага… лезет Зверь, показывается… Ну?! Ну?!

Снова задергались конечности привязанного к клетке человека. Черные когти оборотня вылезли из скрюченных, почерневших пальцев. Ноги искривились, и черная шерсть показалась на звериных лапах.

— Зверь! — орал Ута в неистовстве. — Зверь тут!!

Но отец Андриа вернулся. Все услышали звериный рык, почти сразу же перешедший в протяжный, дикий, но все-таки человеческий стон. Разочарованно вскинул над головой руки Ута. Даже Яндарб перестал ухмыляться, не сводя пьяных глаз с клетки. Отец Виссарий отвернулся, закрыл лицо руками. Каджи на мгновение повернулись друг к другу капюшонами. Элан Храбрый пристально смотрел на Зезву.

— Отвязать! — взвизгнул Ута. Солдаты переглянулись, но не сдвинулись с места.

— Выполнять приказ, не то будете вы прокляты до седьмого колена!!

Рощевики хмуро рассматривали снег под ногами. Сержант громко прокашлялся, но лишь смотрел на Уту почтительно-извиняющимся взглядом: мол, сам и возись с чудищем, а нам за такое жалованье не платят! Ута в ярости подпрыгнул, сам похожий на черного мохнатого зверя. Колючие глаза рыскали вокруг, пальцы на руках сжимались и разжимались, словно бешеные. С искаженного, оскалившегося рта свисала капля слюны.

Тогда вперед вышел Горгиз, быстро отвязал руки и ноги слепого. Отец Андриа повалился на снег. Толпа притихла. Люди вставали на цыпочки, стараясь разглядеть получше, как в месиве из крови и снега стонет от боли изувеченный старик. Горгиз перевернул настоятеля на спину. Тот захрипел и поднялся на ноги под дружный вздох изумления. Встал, пошатываясь, перед побледневшим Утой, выпрямился.

Зезва бросил кнут, и не помня себя метнулся к слепому. Подоспевшему стражнику заехал кулаком в ухо, тот с диким воплем рухнул. Смех из толпы. Второй солдат размахнулся копьем, но Зезва поднырнул под древко и что было сил ударил душевника ногой в пах. Рощевик позеленел и скрючился вдвое. Затем что-то тяжелое и тупое ударило Ныряльщика по голове, мзумец споткнулся и растянулся на грязном снегу. Сознания он не потерял, лишь потемнело в глазах, а удовлетворенно похмыкивающий сержант велел злым донельзя солдатам поставить солнечника на колени и глядеть в оба.

— Ты покажешь свою звериную сущность, гызмаал! — поочередно то белея, то краснея, выдавил из себя Ута. — Покажешь, слуга Кудианов, грешник из Пламени!!

Отец Андриа покачнулся и упал бы, не поддержи его Горгиз. Лицо юного душевника было похоже на камень.

— Спасибо, сынок…

Сын банщика вспыхнул, отступил на шаг, отвернулся. И поймал на себе горящий ненавистью взгляд Зезвы Ныряльщика. Андриа улыбнулся окровавленными, прикушенными губами.

— Зверя хочешь видеть ты, Ута? Тебе не нужно его искать. Он всегда рядом с тобой.

Чернобородый осенил себя знаком Дейлы, потряс над головой кулаками, но Андриа уже смотрел на своего двоюродного брата Виссария.

— Виссарий! Не терзай себя, я прощаю тебя и…

— Довольно! — закричал Ута, бросая полный неприкрытой злобы взгляд на задрожавшего отца Виссария. — Горгиз!

Молодой душевник резким движением заставил настоятеля упасть на колени.

— Кнут! — велел Ута, облизывая губы.

— Я? — спокойно предложил Горгиз.

— Ты. Мзумец ревет, как баба.

Зезва перевел взгляд горящих глаз на чернобородое лицо. «О, Дейла, дай мне сил выжить, и ты еще вспомнишь эту ревущую бабу, старец Рощи Ута! Помоги мне выжить, Дейла, и я скормлю этого чантлаха горным мхецам! Ормаз Всемогущий, помоги! Что вам стоит…»

Горгиз размахнулся. Удар, и отец Андриа с коротким криком упал ничком в снег. Новый удар, стон. И еще удар. И еще. Молчит толпа.

Ута подскочил к Андриа, заорал в бешенстве:

— Ты обратишься, гызмаал, обратишься!! Боль убивает человеческое, боль порождает зверя, боль — есть очищение от скверны!

Отец Андриа с трудом облокотился о локоть. С еще большим трудом сел. Затем, под легкий гул удивления поднялся и снова, покачиваясь, обратил изуродованное лицо к своим палачам. Наконец, заговорил. Тихо, но, казалось, слова слепого монаха разносятся по всей деревне Кеманы, долетают до леса и гулким эхом мечутся под монастырскими стенами. Запричитала вдруг женщина, но тут же умолкла.

— Все эти… годы, — голос старика чуть дрогнул, но тут же окреп, обрел силу, — живя со зверем внутри, я… мучительно пытался победить это чудовище, остаться человеком! А вы… вы тоже мучительно стараетесь… низвести самих себя до уровня жестокого и бездушного скота… мечтаете, что когда-нибудь состоится торжество скотства и животной ненависти. Вот почему я — человек, а вы — звери. Я — зрячий, а вы слепы, слепы… Да не сомкнутся глаза грешника!!

И отец Андриа, настоятель Кеманского монастыря воздел окровавленные руки к пасмурному небу. Стих даже ветер, лишь снежинки крутились вокруг замершей фигуры слепого. Вздрогнув, Андриа обратил к безмолвной, подавленной толпе изуродованное лицо. Снова запричитала женщина, затем другая, и вскоре причитания заполнили морозный воздух перед стенами монастыря. Мужчины смущенно переглядывались, переступали с ноги на ногу, зачем-то оглядывались, где видели такие же мрачные, озадаченные лица.

— Будьте же людьми, дети мои…

Андриа опустил руки. Рубцы на месте глаз налились кровью, словно большие, чистые рубины.

— Человек я… — прошептал слепой, понурившись. — Человек!..

— Горгиз!! — завизжал Ута.

Засвистел кнут, и Андриа упал лицом вниз. Толпа заволновалась еще больше. Изменившийся в лице сержант тихо велел стрелкам быть начеку. Встрепенулись каджи. Нестор вышел вперед, вглядываясь в толпу, и побледневшие от ужаса люди пятились, наступая друг другу на ноги. Кое-кто падал, поднимался снова, поминая Ормаза и Дейлу вместе с Кудианом и горными дэвами. Таисий присоединился к собрату, чуть помедлив. Младший кадж медленно развел руки и так же, не спеша, опустил их снова. Нестор в беспокойстве оглянулся. Из-под капюшона донеслось шипение. Сузил глаза Элан Храбрый. Его элигерцы положили руки на рукояти мечей, не сводя с каджей полных ненависти взглядов. Хохотнул Яндарб, с сожалением оглядел опустевшую бутыль и запустил ее в снег.

Отец Виссарий сделал два быстрых шага по направлению к Уте, но замер, словно наткнулся на невидимую стену, прошептал что-то и уткнулся взглядом в снег. Горгиз ударил снова, затем еще. Отец