объявления войны Германия напала на Норвегию и Данию. Были порваны и договор о ненападении, заключенный с Данией 31 мая 1939 года, и официальное заверение от 1 сентября 1939 года «уважать во все времена норвежскую государственную территорию». Где гарантия, что Гитлер не перечеркнет в другой удобный для себя момент иные договоры и обязательства?

Дания сопротивлялась два часа. Сколько продержится Норвегия? Военные события в Европе нарастают. Ясно, что близок конец «странной войне». Куда и как передвинется фронт?

На гербе Мюнхена маленький беззащитный монашек. «Мы мирные набожные баварцы, мы любим свою землю, нам хорошо на этой земле, дайте нам спокойно варить и пить свое пиво, оставьте свои заботы при себе...»

Здесь, в этом «мирном городе», был один из очагов фашизма. Девиз «Германская империя на тысячу лет» имеет мюнхенскую прописку. Здесь, в этом «мирном городе», в последний день сентября 1939 года было заключено Мюнхенское соглашение. Чемберлен и Даладье от имени своих правительств отдали Германии Судетскую область Чехословакии, поощряя движение на Восток.

На календаре 11 апреля 1940 года.

В приемной германского посольства на низких столиках рекламные проспекты: «Посетите Саксонию», «Добро пожаловать в Баварию», «Вас приглашает Померания» — глянцевые, в несколько красок довоенных лет издания на немецком, французском, английском и испанском языках. На русском издать не успела.

— Мы рады вашей поездке. Хотим, чтобы она была счастливой и послужила сближению с нашими, соотечественниками в Советском Союзе. Рад, что вы так хорошо говорите по-немецки. Между прочим, «по- немецки» вовсе не такое предосудительное слово, как считают некоторые. Нас назвали «немцами» не потому, что мы «немые». Это слово пришло в славянские языки из чешского. Все дело в том, что когда-то на границе с чехами жило германское племя немет... Быть может, вашим родным из Терезендорфа будет интересно об этом услышать. Тут вот есть одна брошюра на эту тему, я хочу подарить ее вам вместе с путеводителем но Баварии. Позвольте еще раз пожелать вам счастливого пути.

В путеводителе подробный рассказ о баварских обычаях. ...В Мюнхене имеется известное «придворное пивоваренное заведение» (Хофбройхауз), где соседствуют комфорт, простота и непринужденность: стульями служат бочки, а тарелками — листки бумаги или просто собственные ладони. В городе множество разных погребков знаменитых мюнхенских пивоваренных заводов... Здесь проявляется особенно наглядно типичный характер мюнхенцев в непринужденной беседе с соседями, без различия звания и состояния, в специфическом остроумии... «Стоит запомнить эту черту — разговаривать с незнакомым человеком, не интересуясь, кто он и откуда».

«Танненбаум, Танненбаум, Танненбаум, Франц...» Научиться отзываться, когда слышишь эту фамилию и это имя. Что ждет его? Пока он знает одно: задание, которое получил он, молодой командир Красной Армии и комсомолец, продиктовано заботой о безопасности не только его народа.

«Я выехал из Москвы утром 15 мая 1940 года. Провожавший меня Макс Танненбаум играл роль немногословного, но при всем том заботливого и деловитого отца, первый раз отправляющего сына в далекий путь. Мы пару раз проиграли с ним эту сцену: как входим в вагон, как садимся, о чем говорим. Моими соседями оказались эксперт Германского торгового пароходства и два его ассистента, оживленно обсуждавшие положение на германо-французском фронте.

Макс Танненбаум накупил мне на дорогу полдюжины газет. На первых страницах — сводки с фронта, переданные агентствами воюющих сторон.

За пять дней до того германская армия вторглась в Бельгию, Голландию и Люксембург и одновременно напала на Францию.

«Гавас» и «Рейтер» сообщали о бомбардировках германской авиацией французских городов и жертвах среди мирного населения. Германские источники извещали мир «об убийстве детей во Фрейбурге», совершенном самолетами западных держав[9], и об ответной акции — бомбовом ударе по Роттердаму.

Двенадцатого мая Голландия прекратила сопротивление. Через два дня немецкие танковые дивизии, легко подавив сопротивление западных армий, пересекли Арденны, переправились через Маас и проникли в тыл союзных войск, стоявших в Бельгии. Мои попутчики чуть не всю дорогу пили русскую водку за близкую победу.

Последние дни со мной никто не виделся, никто ни о чем не говорил. Я жил с Танненбаумом в гостинице «Урал», мы ходили по магазинам, выбирая подарки для родственников, припасали провизию на дорогу, два раза были в кино и один раз на «Евгении Онегине» с Козловским. Я простоял в очереди за билетами полдня, достались нам места на галерке, все равно я был счастлив... Удастся ли мне еще раз в жизни послушать Козловского?

Поздно вечером в номере раздался звонок. Я услышал голос Кандалинцева и обрадовался, как маленький. Я узнал его сразу, как только он произнес: «Здравствуйте, товарищ путешественник...» Мне хотелось многое сказать ему; сказать, как благодарен ему за все, но разговор был лаконичным. «Будь собран и помни, как много людей знают и думают о тебе», — пробасил Кандалинцев.

Последнее, что я запомнил, покидая Москву, — большой светящийся плакат на шестиэтажном привокзальном здании:

Канделаки дал мне «на дорогу» большую жестяную банку икры, сделал он это на всякий случай, ибо не знал, далека ли, близка ли моя дорога. Я же, однако, довез ее до своего родственника нетронутой; когда во время обеда банку поставили на стол, гости смотрели в ее сторону ласково.

Слово «родственник» произношу про себя без кавычек. Я должен верить, что нахожусь с ним в кровном родстве, я готов в это поверить. Относятся ко мне дружелюбно, предупредительно. Мои новые знакомые в большинстве своем люди обстоятельные, деловые, привыкли взвешивать слово, прежде чем пустить его в оборот, кажется, что и услышанное слово они тоже взвешивают на каких-то невидимых весах и сравнивают: а равно ли по весу тому, которое высказали они, и, если оказывается, что нет, не равно, постепенно охладевают к собеседнику.

Ничем особым господин Эрнст Танненбаум не примечателен. В меру высок, в меру тучен, и ест в меру, и деньги тратит тоже. Знакомит меня с Мюнхеном, его улицами, площадями и достопримечательностями. Я сравниваю свои представления, почерпнутые из книг, с тем, что вижу... «Приветливые и оживленные лица баварцев» оживлены еще более — с французского фронта идет одна победная весть за другой.

Недалеко от нас маленький кинотеатр «Одеон», и мы ходим туда смотреть военную хронику. На все экраны разом вышел двадцать второй номер «Немецкого недельного обозрения» — оперативная киносводка с фронта. Показана переправа через Маас, выход к проливу у Абвиля, наступление танковых дивизий в направлении Дюнкерка, налеты авиации на прижатые к морю англо-французские войска.

— Бесстрашные солдаты Германии идут вперед, сокрушая на своем пути все преграды, — металлическим голосом вещает диктор, и ему вторит возбужденный наэлектризованный зал: аплодисменты, выкрики, радостный свист, когда падает в воду и взрывается английский истребитель.

Зрителю внушают упорно и истово: нет силы, которая была бы способна противостоять силе германского оружия. Все танковые бои выигрывают немцы, все воздушные бои выигрывают немцы, все морские бои выигрывают немцы.

— Мы превращаем воздушные силы врага в подводные, — гремит диктор в тот момент, когда скрываются под водой обломки английского истребителя, и после небольшой паузы (на экране показывают взорванный французский эсминец) торжествующе добавляет: — А морские силы — в воздушные. Близок час победы! Друзья Германии в разных странах ждут его вместе с нами!

Поджарый когтистый орел — эмблема кинокомпании «Уфа», выпускающей военную хронику, —