Сунагат обещал вернуться через месяц. Месяц минул, пошёл второй, а его всё нет. Салиха с Фатимой высчитывали дни и надеялись: вот-вот приедет…

Между тем по аулу разнеслась весть: Усман-бай хочет высватать Фатиму для Талхи. И всё больше людей подтверждало достоверность этой новости.

То, что Сунагат и Фатима потянулись друг к другу, что они встречались, не было секретом и для Талхи. Летом он не раз вскипал от злости, но сказать что-либо Сунагату не посмел. Уход соперника на завод развязал ему руки, Талха осмелел и, чтобы остудить чувство Фатимы, пустил по аулу неприятные для неё слухи. Слухи разносил не он сам, нашлись люди, готовые оказать ему услугу. И пошли по Ташбаткану разговоры:

— А этот-то, Сунагат, оказывается, женатый. На заводе марью в жёны взял.

— И, может, не одну. Там ведь их — хоть пруд пруди.

— А всё прикидывался холостым, обманщик.

— И ещё на Фатиме будто бы обещал жениться.

— Как же, женится, верь этому зимогору!

— Пустобрёх, вот кто он.

— Да разве Фатима пойдёт за такого!

Дошли эти разговоры до Фатимы, полоснули по сердцу, хотя она им и не поверила. А что до Салихи, так, услышав ложь, она тут же старалась развеять её. Только одно ей было не под силу — встать поперёк пути Усман-бая, решившего, по утверждению молвы, взять себе в невестки суженую Сунагата.

Впрочем, сам Усман-бай о решении, которое ему приписывалось, узнал чуть ли не последним в ауле.

Однажды женщины заговорили о будто бы готовящемся сватовстве при Факихе. Факиха, не долго думая, обронила:

— Что ж тут такого, если и посватаются? Исстари живёт обычай сватать девушек.

Из этого можно было вывести, что она против Талхи ничего не имеет.

Слова её незамедлительно довели до жены Усман-бая. Та улучила удобный момент, заговорила с мужем о женитьбе сына:

— Чем искать где-то, надо взять да женить его на этой Фатиме. Ахмади с Факихой готовы вытолкать дочь из дому. Наверно, много не запросят. Брать невестку из чужого селения гораздо хлопотнёй.

— Это верно, — согласился Усман-бай. — Что ж, коли она тебе по душе, понравится и мне.

Обрадованная его согласием, жена принялась расхваливать Фатиму:

— Девушка на диво работящая, за что ни возьмётся — всё умеет, хозяйство Факихи она и ведёт. К тому же красивая лицом, статью удалась…

Не прошло и недели после этого разговора, как Усман-бай созвал в гости ближайшую родню. Целью сбора было — посоветоваться относительно предстоящего сватовства.

— Позвал я вас на совет по важному делу, — сказал он после мясного, перед тем, как подали чай. — Ежели Ахмади сочтёт нас людьми, равны ми себе, думаю нынче породниться с ним. Как вы на это посмотрите?

Усман-бай умолк, ожидая ответа. Раздались одобрительные возгласы:

— Хуп! Хуп!

Собравшиеся нашли, что дом для сватовства выбран удачно. При этом сестра Усман-бая вставила, что никаких сомнений в равенстве не должно быть.

— Чем таким может похвастать Ахмади, чего нет у тебя?

— Да-да, — подхватил старший брат, — всего у вас поровну. У него двенадцать коров с приплодом, семь-восемь упряжных лошадей — у тебя столько же. Коли в чём он превосходит, так в том лишь, что на пчельнике у него на несколько ульев больше…

Талха и Фатима в разговоре ни разу не были упомянуты, будто речь шла о судьбе кукол, которыми под окнами играют девчонки, а жизнь прожить под одной крышей предстояло Усман-баю и Ахмади.

На следующее утро Усман-бай зазвал к себе Мырзахана, решив послать его на предварительные переговоры: для такого дела у него, как говорится, крылья всегда врастопырку и хвост торчком, человек он дошлый, острослов и балагур, к тому же водится с Ахмади.

Мырзахан принял поручение охотно, поскольку всякого рода посредничество стало его ремеслом. Расторопности ему не занимать: одна нога — здесь, другая — там…

Вечером, когда сгустились сумерки, Мырзахан отправился на переговоры. Фатима заметила, как он торопливо подошёл к их дому и прошёл в горницу. В руке у Мырзахана — посох, одна штанина заправлена в шерстяные носки, другая — выпущена. Так ходят сватать. «По мою голову!»— сразу догадалась девушка. Её бросило в жар и тут же — в холод.

Войти в горницу она не осмелилась, да ей, пожалуй, и не разрешили бы — там, задёрнув занавески, при свете лампы Мырзахан, Ахмади, и Факиха сели пить чай.

Фатима вышла во двор, прокралась вдоль забора к окну горницы, чтобы подслушать разговор родителей с поздним гостем. Но звучал он так, будто говорили, сунув головы в бочку, — слова сливались в непонятное бормотание, изредка прерываемое смехом. Смех убедил её в правильности догадки и привёл в отчаянье: «Всё… пропала моя головушка!»

Она не стала больше вслушиваться, выбралась, хватаясь за забор, обратно, прошла в другую половину дома и накинула на дверь крючок.

«Сговорились… сговорились… — стучала в висках кровь. — Кабы не сговорились — не смеялись бы…»

Она присела к окошку и долго сидела так, ничего не видя, трудно дыша.

За окном темно, о стёкла бьётся ветер, надрывая душу противным воем. Рядом безмятежно спит сестрёнка, а Фатиме и одиноко, и горько, и жутко.

«Сунагат… Сунагат… Почему не пришёл, почему?..»

Летние встречи с ним всплывают в памяти Фатимы смутными виденьями. Въявь ли это было, не приснилось ли? Нет, нет, не приснилось: Фатима помнит всё, что он говорил, и его взгляд, и улыбку, и его волненье, и как стучало его сердце тогда, когда он обещал вернуться.

«Почему он не вернулся? А может быть, он сейчас как раз в пути, идёт за мной? Даже завтра ещё не поздно… У меня всё наготове. Долго ли достать из сундука узелок! И через горы, через лес — не догнали бы нас и не скоро нашли. А потом никто уже не смог бы разлучить нас. Сунагат! Нет, чувствую — не придёт. Что делать, что мне делать?.. Не вини меня, Сунагат. Я по-прежнему люблю тебя и буду любить вечно. Но ты не пришёл, ты сам виноват. Моя обида так велика, но я всё равно люблю тебя! Ах, как болит сердце!..»

Фатима заплакала, уронив голову на подоконник. Старалась плакать молча, чтобы не услышала, не проснулась сестрёнка, но комок, подступивший к горлу, мучил её, и порой она уже не могла сдержать рыданья.

От слёз как будто стало немного легче на душе. Фатима прилегла рядом с сестрёнкой, попыталась заснуть, но сон не шёл. В голове роились всё те же мысли. «Сунагат… Сунагат… Почему не пришёл?.. И завтра ещё не поздно…. Успеем… Сегодня посватались, так ведь не завтра же свадьба. Наверно, с неделю ещё пройдёт…»

За печью завёл нудную свою песню сверчок. Фатиме, одолеваемой горькими мыслями, стало невыносимо тягостно. Казалось, тьма давила, девушка металась в постели, стараясь сбросить с себя эту тяжесть.

Снаружи подёргали дверь, послышался голос матери:

— Фатима! Переляг в горницу. Багау позвал нас на ужин, мы уходим, и братьев твоих дома нет…

«Кто ж в полночь собирает гостей? Должно быть, пошли советоваться», — горько усмехнулась девушка и, выждав некоторое время, перешла в горницу.

А в доме Багау-бая в самом деле были гости. Они давно уже собрались и истомились в ожидании запоздавшего Ахмади — из-за него не подавали ужин.

Поели — попили, стали расходиться. Ахмади придержал за рукав Шагиахмета: мол, не спеши, посидим ещё за самоваром.

Но дело было не в чае. Ахмади сообщил о желании Усман-бая женить Талху на Фатиме. Три брата- богатея неторопливо обсудили, приемлем ли для них такой сват…