От слова «сэр» Ноулза передернуло. Он перевел взгляд с Шарпа на Форреста, и его улыбка увяла:
- Приказ о назначении?
- Отказано, сэр.
- Прекратите! Это смешно! – Ноулз был смущен. Он все перенял у Шарпа, старался во всем походить на своего старого капитана. Теперь, когда у него была собственная легкая рота, он ежечасно думал о том, что сделал бы Шарп, как командовал бы он.
Форрест кивнул:
- Мир сошел с ума.
Ноулз нахмурился и покачал головой:
- Я в это не верю!
Шарп пожал плечами, ему не хотелось так смущать Ноулза:
- Это правда, но что поделаешь. А как ваша рота?
- Мокнет. Они рвутся в бой, – он снова недоверчиво вскинул голову: - А кто же взял легкую роту?
Форрест вздохнул:
- Некто Раймер.
Ноулз поглядел на Шарпа, его плечи дернулись от возмущения:
- Они с ума сошли! Чокнулись совсем! Над вами поставили какого-то капитана?
Форрест неодобрительно цокнул языком:
- О, нет. У мистера Шарпа особое задание.
Шарп криво усмехнулся:
- Я лейтенант, отвечающий за женщин, лопаты, мулов и охрану багажа.
Ноулз рассмеялся, не в силах этому поверить, потом вдруг заметил странный смотр по ту строну маленькой круглой овчарни:
- Что там происходит?
- Вор. Полковник считает, это кто-то из легкой роты, - грустно сказал Форрест.
- Да он рехнулся! Они слишком ловкие, чтобы их поймать! – Ноулз по-прежнему готов был яростно защищать свою старую роту.
- Я-то знаю, - Шарп внимательно наблюдал за обыском. Весь рядовой состав был уже проверен, пропажа не найдена, настал черед сержантов. Хэйксвилл стоял по стойке «смирно», как будто проглотив шомпол, лицо его дернулось, когда вверх дном перевернули его ранец. Естественно, ничего там нет. Сержант маниакально отсалютовал полковнику.
Вперед вышел Харпер, улыбаясь при мысли, что кто-то посчитал его способным на подобные действия. Сперва Хэйксвилл, за ним Харпер – и Шарп припустил вверх по склону, потому что именно Харпер был препятствием на пути Хэйксвилла. Патрик Харпер увидел бегущего Шарпа и удивленно приподнял бровь: он принимал унизительный обыск со спокойным терпением, с каким встречал большую часть жизненных неприятностей. И тут его лицо застыло.
- Сэр? – старший сержант вытянулся в струнку.
Шарп понимал, что происходит, но было уже поздно. Ему следовало добраться до Харпера раньше, хотя бы на секунду раньше смотра.
- Дежурный офицер! – голос Уиндхэма был суров. – Арестуйте сержанта.
Была найдена всего одна вещь, но ее хватило: на самом верху, даже не спрятанной, лежала серебряная рама от портрета жены Уиндхэма. Стекло было разбито, самого портрета не было – его грубо вырезали бритвой из изящной рамы, теперь сильно погнутой. Уиндхэм, на глазах наливаясь яростью, схватил раму и воззрился на дюжего сержанта:
- Где портрет?
- Я ничего об этом не знаю, сэр. Ничего. Видит Бог, сэр, я его не брал.
- Я высеку тебя! Боже! Я тебя запорю!
Легкая рота застыла, дождь струйками стекал с киверов, мундиры мокли. Они были потрясены. Солдаты других рот, скорчившись в самодельных укрытиях, молча наблюдали, как дежурный офицер собирает конвой и как уводят Харпера. Шарп не двигался.
Рота была распущена. Под навесами зажгли костры в тщетных попытках прогнать сырость. На ужин забили нескольких быков – мушкетный дым вился над полем, пугая выжившие остатки стада, а Шарп все пытался остыть, чувствуя свою полную беспомощность. Ноулз попробовал его расшевелить:
- Пойдемте поедим с нами. Будьте моим гостем, я вас прошу.
Но Шарп только покачал головой:
- Нет. Я должен остаться до трибунала.
- Что творится с батальоном, сэр? – Ноулз был встревожен.
- Творится, Роберт? Ничего.
Однажды он убьет Хэйксвилла, но теперь ему нужны доказательства его вины, иначе Харперу никогда не очиститься. Шарп не знал, где искать правду: Хэйксвилл хитер, силой от него ничего не добиться, он будет смеяться в лицо тому, кто будет его избивать. Но однажды Шарп всадит клинок в это брюхо - и гниль хлынет оттуда зловонным потоком. Он убьет этого ублюдка.
Свистки пропели вечернюю зорю, конец уставного дня, четвертого дня у стен Бадахоса.
Глава 15
Всю ночь лило. Шарп это знал, поскольку был на ногах, прислушиваясь к непрерывному шуму воды, завываниям ветра и редким выстрелам французской пушки, пытавшейся помешать строительству батарей. Ответного огня с британской стороны не было: осадные орудия все еще покоились в соломе и мешковине, ожидая перемены погоды, когда их можно будет втащить на холм и установить на позиции.
Шарп сидел на холме бок о бок с Харпером и глядел вниз, на тусклые огни города. Из-за дождя они казались размытыми, бесконечно далекими, Шарп с трудом угадал собор – и подумал о больном ребенке где-то там.
Харпера рядом с ним не должно было быть. Он находился под арестом, приговоренный к порке и разжалованный в рядовые, но Шарп просто попросил часовых посмотреть в сторону, пока они с Харпером взбирались на холм. Шарп глянул на ирландца:
- Мне очень жаль.
- Не о чем жалеть, сэр. Вы сделали все, что могли.
То есть очень мало. Шарп просил, почти умолял, но рамка с филигранью – достаточное доказательство для полкового трибунала. Шарп свидетельствовал, что Харпер был с ним в тот день, отражая атаку французов, и что его собственная подзорная труба пропала в это же время, так что сержант не может быть виновен, но Уиндхэм был непреклонен. Подзорная труба, говорил он, могла быть украдена другим вором. Харпер был признан виновным, разжалован в рядовые и приговорен к порке.
А Харпер думал об утре. Голос донегольца был мягок:
- Сотня плетей, да? Могло быть хуже, – максимальным наказанием было двенадцать сотен.
Шарп передал ему бутылку. Они прятались под куском рогожи, нещадно поливаемой дождем.
- Мне дали две сотни.
- Армия становится слишком мягкой, да, - усмехнулся Харпер и глотнул еще. – И снова чертов рядовой! Они меня даже стрелком не назовут в этом чертовом полку! Чертов рядовой Харпер! А когда, как они считают, я спер эти чертовы штуки?
- Во вторник.
- Боже, храни Ирландию! В день Св. Патрика?
- Тебя же не было в части.
- Господи Иисусе! Я ж с вами был. Пил.
