Пот по лицу лил градом, он вытирал лоб большим клетчатым платком. Банкир ответил яростным взглядом. Полковник вздохнул, потащился дальше. Окоп тянулся кривой, как коленчатый вал. Спина полковника исчезла за поворотом, банкир наддал, почти сбил с ног генштабиста, который остановился перевести дух.

Долгое время банкир ломился молча, с него текло в три ручья, но, когда причитания полковника осточертели, прохрипел измученно:

– Это моя дочь.

– Но мы ваши друзья, – воскликнул сзади Борух, – мы сделали бы все сами!

– Она не пойдет, – бросил Тевье. – Она упряма, как…

– Как ее отец, – подсказал Борух.

– Да, – огрызнулся Тевье, – но я из-за своего упрямства потерял годы в молодости, а вот если бы тогда послушался отца, то достиг бы намного большего! Я сумею убедить дочь, что для ее же блага нужно сейчас немедленно вернуться и…

Он охнул, рухнул на земляную стену, а когда Борух подбежал и подхватил под руку, банкир процедил сквозь зубы:

– Что у вас за ходы… Ничего, чуть подвернул ногу.

Полковник повернул в их сторону измученное лицо:

– Ничего, уже близко.

Дальше шли молча, сцепив зубы. Наверху по краям окопа весело трещали кузнечики. Слышно было, как верещат цикады, пронеслась птица, на ходу пустила такую замысловатую трель, что Борух наткнулся на край траншеи, провожая ее взглядом.

Полковник, который оторвался на десяток шагов, обрадованно вскрикнул, прошел еще, заговорил в приподнятом командирском тоне:

– Вышли встретить? Хорошо! Значит, наблюдаете, чтобы враг не зашел и сзади… но где Иуда….

Банкир и Борух слышали, как мощный бас оборвался всхлипом, словно у нечистой свиньи, которой загнали нож под левое ребро. Полковник стоял спиной к подходившим бизнесменам, оба видели, как его широкая спина сгорбилась и съежилась.

Траншея расширилась, дальше широкое пространство, укрытие с бетонным навесом без необходимости прикрыто маскировочной сеткой, а у входа стояли, улыбаясь как идиоты, трое израильских солдат и… два арабских федаина! С зелеными повязками непримиримых, с автоматами Калашникова за плечами. В их черных, как маслины, глазах росло презрение, все пятеро уже увидели белые щеки прибывших.

Один из израильтян, на плечах нашивки сержанта, сказал торопливо:

– Успокойтесь, мы охраняем совместно.

Полковник переводил выпученные глаза с израильтян на арабов и обратно. Все с автоматами, ноги на ширине плеч, руки за спиной, держатся спокойно, но… арабские террористы? Рядом с солдатами Иуды Бен- Йосефа, самого лютого врага арабских бандитов?

– Что?.. Что охраняете?

– Блиндаж.

– Но…

– В блиндаж, – сказал сержант вежливо, но твердо, – велено никого не допускать.

Полковник все еще не находил слов, хватал ртом воздух, глаза выпучились, он смотрел на солдат, что вовсе не стреляли в арабов, не бросались их вязать, не били по головам, а стояли бок о бок, ноги на ширине плеч. Но пальцы всех пятерых, в том числе и федаинов, близко к оружию, очень близко…

Он наконец обернулся к своим, сказал осевшим голосом:

– Никто не делает лишнего движения. Я сейчас разберусь. Кто отдал приказ, не пропускать дальше?

– Иуда Бен-Йосеф.

Полковник взглядом указал на арабов, страшась ткнуть в их сторону пальцем:

– А кто эти люди?

Сержант ответил весело, даже чересчур весело, каждому солдату сладко на душе, когда видит, как начальство ляпается в пыль, да еще ворочается там, не в состоянии подняться:

– Это гости. Они прибыли с Юсуфом…

– С… с…

Он не мог выговорить, горло перехватило, и солдат, едва не заржав, как молодой конь, пояснил громко:

– Юсуфом ибн Бен-оглы…

– Тем… самым?..

Сержант ликовал, да и остальные млели, впитывали каждое слово, каждый жест полковника и остальных жирных, не тронутых нещадным солнцем пустыни. Остальные – это проклятые арабы и, – о, какой позор! – правоверные иудеи вместе с арабами нагло ухмылялись, видя его растерянность. Сейчас всех пятерых можно было различить только по нашивкам, а гнусные рожи у всех одинаковые.