беспощадный и опасный, потому и сумел уйти, потому и надо таких стрелять первыми.

– Ну что же ты, иудей? – спросил араб нагло. – Сил нет нажать на курок?

– Растягиваю удовольствие, – ответил Иуда, – но ты свою пулю получишь!.. Кто это был, что ты бросился помогать?.. Мне показалось, что это старый еврей.

Араб презрительно фыркнул:

– Стал бы я протягивать руку иудею!.. Это наверняка чистокровные арабы, законные хозяева этих земель… с которых согнали проклятые иудеи… и заставили влачить жалкое… Хотя, ты прав, отвергнутый… арабский ребенок так глупо с берега не свалится… Это скорее всего жидовка, вы ж слепые и тупые… вырождаетесь, твари жидовские…

Иуда несколько мгновений держал пистолет нацеленным прямо в лоб араба. Улыбка на лице араба становилась все шире. Победная улыбка, словно это он держал ствол нацеленным в лицо израильтянину. В черных, как спелые маслины, глазах заблистало злое торжество.

Выругавшись, Иуда сунул пистолет в кобуру:

– Да черт с тобой!.. Вставай, разлежался!

Террорист поднялся, отряхнул пыль. Глаза его исподлобья изучали израильтянина. Неожиданно спросил:

– Ну и что же не выстрелил?

– Размечтался, – ответил Иуда зло, сейчас уже не понимая, почему, в самом деле, не нажал курок.

– Нет, а все-таки? Ты не просто жид пархатый, а ты ж прямо из Америки! Это ж видно и по твоей гадкой коже, не знавшей нашего солнца, и по одежде, и по говору… Ты должен был стрелять.

Иуда зло выкрикнул:

– Сам знаю!.. Черт, нет, не знаю… Морда твоя арабская слишком противная, вот и не стал. Не захотел такую тварь радовать. Ты ж вон уже в штаны намочил от счастья, что ты такой благородный, а я возьму и выстрелю!.. Запятнаю то, чего нет и что вы, дикари, зовете честью.

Террорист нагло захохотал:

– Ну так и стрелял бы!

– Да? А потом?

Террорист спросил насмешливо:

– Что потом?

– Тебе хорошо, ты будешь дохлым, а мне-то жить?.. И буду хоть изредка… большего не заслуживаешь, вспоминать, что сволочная арабская морда могла убежать, но в дремучее благородство поиграть восхотелось, а я играть не стал!

Террорист захохотал еще громче, израильтянин растерян и сконфужен, даже руки дрожат, не найдет им места. Явно, когда вернется, побежит к психиатру. К психоаналитику. Они все там помешаны на своем здоровье. А психоаналитик снова объяснит, что все люди от обезьяны, у них одни инстинкты, и потому надо жить по этим самым рефлексам, а не по каким-то диким понятиям…

Террорист, похоже, неожиданно для самого себя, спросил:

– А ты правда, червяк белокожий, прямо из Америки?

– Правда, – буркнул Иуда. – Только не из Америки.

– А откуда?

– Из России, будь она проклята!

Они уже расходились, все еще держа друг друга взглядами, как на перекрестье прицелов. Террорист крикнул уже издали:

– За что ты ее так?

– Что стал таким придурком!

С утра в небе со стороны израильских укреплений показалось облачко, но не достигло зенита, растаяло бесследно. Фаттах, большой знаток примет и нравоучений, заявил, что облако предвещает беду для израильтян, на что Хыкмет, еще больший знаток и вечный оппонент, возразил, что если облачко растаяло, то беда израильтян все же не минует.

Юсуф слушал с брезгливостью. Все в руке Аллаха, он в любой момент может переменить все знаки на небе, и то, что вчера предвещало беду, сегодня может означать удачу. Потомок старинного рода, он получил образование в Гарварде, но, как гласит мудрость предков, хотя не в ту среду попал кристалл, но растворяться в ней не стал: кристаллу не пристало терять черты кристалла. Юсуф и с дипломом престижного Гарварда остался правоверным мусульманином, а жизнь среди погрязших в скотстве полулюдей лишь укрепила в правоте пути, начертанного Аллахом, да будет благословенно имя его ныне и во веки веков.

Здесь и по ту сторону его знали как самого беспощадного из мюридов, жестокого и бескомпромиссного командира лучшего из отрядов федаинов. Он не знал поражений, израильтяне за его голову назначили огромные деньги, но Юсуф не зря учился в США и побывал в Европе: он знал, как мыслят эти полулюди, и успешно обходил все ловушки и западни. За ним тянулся след из расстрелянных, за ним горели дома и посевы кибуцев, а израильские вдовы горестно вздымали руки и сотрясали небо воплями, взывая к своему жестокому Яхве.

Сейчас они втроем лежали в укрытии, далеко выдвинувшись впереди своих позиций. Фаттах старательно осматривал в бинокль все подозрительные места, темные пятна, Хыкмет больше следил за кружащимся орлом в небе, по движению крыльев стараясь угадать, что предвещает им день.