Сейчас его отказ принять ее любовь, возможно, ранит ее, но страсть ее пройдет. Она стряхнет с себя наваждение и станет еще сильнее, еще лучше. Настоящая трагедия заключалась в том, что она связала себя неразрывными узами не с мужчиной, а с развалиной.

Гидеон застонал сквозь стиснутые зубы. В Индии он перенес невыносимое. И он уже знал, что, видя, как его жена влюбляется в другого мужчину, он испытает муки страшнее тех, которые измыслил для него набоб.

Но он и это должен вынести.

Ради Чариз.

Он желал ее всем своим существом. Кожа его горела от желания ее прикосновения. Он отдал бы все, что имел, всю оставшуюся жизнь за то, чтобы провести ночь в ее объятиях. Но этого ему не дано. Он знал, что своей неуклюжестью причинит ей боль.

Если бы только он мог этого избежать.

С мрачной решимостью он отделился от стены. Он поднял воротник и натянул шляпу на лоб, чтобы скрыть лицо.

Он сделает то, что необходимо. Чего бы это ему ни стоило. Возможно, его план мог показаться безумным, опасным, но у него не было выбора. Он вынесет любую боль, если таким образом сможет избавить Чариз от страданий.

Он с самого начала не питал никаких иллюзий. Он знал, через какую боль ему суждено пройти.

С тяжелым сердцем Гидеон вышел на улицу. На набережной было холодно. С моря дул ледяной ветер.

Он знал, где найти то, что ему требовалось. За нарядными фасадами и главными улицами каждый город прятал свои темные тайны. Презирая себя за то, что собирался сделать, не видя альтернативы, он свернул с освещенной улицы и углубился в темный лабиринт переулков старого города.

Девушка была еще моложе Чариз. Ей было лет семнадцать-восемнадцать. Хотя, если принять во внимание тот образ жизни, который эти женщины ведут, кто знает, сколько ей на самом деле лет?

Эта стоявшая на углу девушка сохранила остатки деревенской свежести. Она была чистой, и ее одежда наводила на мысль, что в ней присутствовало достоинство, наперекор всему сохранившееся у девушки ее профессии.

Но Гидеон выбрал ее главным образом потому, что она совершенно не походила на его жену, которую он оставил в отеле.

— Девушка, у тебя есть комната?

Она просияла, посмотрев на него.

— Да, но это будет стоить вам десять шиллингов, мой красивый господин.

Для такой, как она, десять шиллингов — целое состояние. Он знал, что она заламывает непомерную цену, но желания торговаться у него не было. Если принять во внимание то, что скорее всего случится, когда дойдет до дела, она заработает свои деньги еще до того, как он со всем покончит.

— Договорились.

Она подозрительно нахмурилась:

— Покажите деньги.

Он порылся в кармане и достал соверен. Золото злобно блеснуло в слабом свете уличного фонаря. Он опустил его в ее протянутую руку.

По коже его бежали мурашки при мысли о предстоящей с ней близости. Неизвестно, сможет ли он это выдержать.

— Пошли, — грубо сказал Гидеон.

— Очень хочется, да, сэр?

Она ждала его ответа, но Гидеон в это время боролся с подступающей тошнотой. Господи, помоги. Гидеон не прикасался ни к одной женщине со времен Рангапинди. Но он наверняка сможет совершить этот акт с незнакомкой, когда ему совершенно не важно, опозорится он или нет.

Она пожала плечами:

— Хотите знать, как меня зовут?

Он закрыл глаза. Только осознание того, что Чариз ждет его, удерживало Гидеона от бегства. Назад, туда, где светло и тепло. И чисто.

— Нет, — процедил он сквозь зубы, с трудом открыв глаза.

Девушка посмотрела на него как-то странно и указала на грязный подъезд у нее за спиной.

— Это там, наверху, сэр.

Она говорила приглушенно, хотя, возможно, шум в ушах заглушал ее голос.

Не видя ничего перед собой, Гидеон последовал за пышной светловолосой жрицей любви наверх, в ее комнату.

Чариз не знала, что ее разбудило. Она не помнила, как заснула. Было поздно, и она была одна.

Она приоткрыла опухшее веко. В комнате было совершенно темно. Слуги задернули шторы, когда пришли забрать не съеденный молодоженами ужин и остывшую ванну. Но когда глаза привыкли к темноте, она узнала тяжелую мебель. Старинную французскую дубовую мебель, которую можно было найти во французских замках до революции.

Попробовав пошевелиться, Чариз едва не застонала. Голова буквально раскалывалась от боли. Она облизнула пересохшие губы. Во рту был противный кислый привкус. Она снова пошевелилась и поняла, что запуталась в платье и лежит в неудобной позе поверх одеяла.

С тихим стоном она села и поднесла дрожащую руку к липкому лицу. Наконец она вспомнила. Вспомнила все, что было с ней до того момента, как она провалилась в забытье.

Она, превратившись в сплошной комок нервов, ждала, когда Гидеон возвратится с прогулки. Предпринятые Гидеоном меры предосторожности сводили фактически к нулю риск того, что Феликс и Хьюберт нагрянут к ней в ее первую ночь на Джерси. Но она чувствовала себя потерянной и беззащитной теперь, когда ее верный Галахард покинул ее.

Прошел час. Затем два. На смену опасениям пришла обида. Она знала, почему он ее избегает. Потому что он не мог прикоснуться к ней без отвращения.

Чариз хотела послать его к черту. Она хотела умолять его любить ее так, как она любит его.

В злобе она стала пить шампанское, выпила всю бутылку, комната поплыла у нее перед глазами.

Ее стошнило. Наступила полночь, а муж так и не вернулся. Чариз дала волю слезам и повалилась на кровать. Так, плача, она, должно быть, и уснула.

Когда она проснулась, в гостинице было тихо.

Чариз, затаив дыхание, прислушалась.

Ни звука.

Гидеон, судя по всему, не вернулся.

Будь он проклят.

Чариз осторожно поднялась с постели. В соседней комнате было все так же тихо.

Ледяной страх пополз у нее по спине. Что, если Феликс и Хьюберт проникли туда и ждут в засаде, готовясь похитить ее и вернуть в Хоулком-Холл?

Дрожащими руками она сняла с комода китайскую вазу. Фарфор призрачно мерцал в темноте. Эту вазу она выбрала потому, что ее было легко заметить. Ваза не слишком годилась для самообороны, но, вооружившись, она почувствовала себя менее уязвимой.

Чариз босиком дошла до двери. В гостиной за дверью было тихо и пусто. Огонь в камине догорел, но красноватого света угольков было достаточно, чтобы увидеть, что там никого нет.

Кроме…

— Я знаю, что вы здесь.

Она почувствовала облегчение.

Ответа не последовало.

Она прошла дальше в комнату. Пол холодил босые ступни. Она сделала еще шаг. Теперь по крайней мере она стояла на ковре.

Ничто не нарушало тишины.

— Нет смысла притворяться.