в ужас. Конечно, он не желает этого.
Но Флорина удивило, как остро отреагировал он на известие. В этом не было ничего рационального, ничего осмысленного. Он выглянул в окно, за которым стояла влажная, жаркая ночь, и вспомнил, какие виды открывались ему на обувной рынок из тех, других, окон, через толстое, в крапинку стекло.
— Почему вы не сказали Любовникам? Почему вы думаете, что они не захотят помочь вам передать послание в город?
Беллис демонстративно пожала плечами, зайдясь в притворном безмолвном смехе.
— Вы и в самом деле думаете, — спросила она, — что их это хоть сколько-то волнует? Вы думаете, что они хоть пальцем пошевелят? Пошлют корабль? Заплатят за передачу послания? Думаете, они не побоятся обнаружить себя? Думаете, они пойдут на все это, чтобы спасти город, который уничтожил бы их при малейшей возможности?
— Вы ошибаетесь, — неуверенно сказал Флорин. — Среди похищенных много кробюзонцев, которым все это небезразлично.
— Никто
Чувствуя першение в горле, Флорин понял, что в ее словах есть резон.
— Вот почему я сижу здесь и реву, как последняя кретинка, — выдохнула она. — Потому что нет другого шанса спасти Нью-Кробюзон, как только доставить это послание, это доказательство и эту взятку самхерийцам. Вы понимаете — другого шанса спасти город нет?! А я стою здесь, не в силах сделать шаг наружу, потому что не знаю, как добраться до берега, потому что боюсь этих тварей. Я не хочу умирать, а рассвет уже близко, и я не могу выйти отсюда, но должна выйти. А отсюда до берега больше мили. — Она внимательно посмотрела на Флорина, потом отвернулась. — Я не знаю, что делать.
Они услышали, как охранник-какт идет по освещенному луной городку, шествуя от дома к дому. Флорин и Беллис сидели в оцепенении, лицом друг к другу, прислонясь к стене.
Флорин снова посмотрел на письмо у себя в руке. На нем была печать. Он протянул руки, и Беллис дала ему все, что было в пакете. Лицо ее оставалось сосредоточенным. Он прочитал письмо самхерийским пиратам. Вознаграждение щедрое, подумал он, но вряд ли чрезмерное — ведь речь идет о том, как спасти Нью-Кробюзон.
Спасти его, не допустить его гибели.
Он снова перечитал оба письма, строку за строкой. Армада там не упоминалась.
Он посмотрел на цепочку с маленьким жетоном, на имя и символ. Никаких сведений об Армаде. Никаких сведении о том, как кробюзонскому правительству найти его, Флорина. Беллис, замкнувшись в своем молчании, следила за ним. Она знала, кто такой Флорин. И он чувствовал, как в ней зреет надежда. Он взял большое кольцо, рассмотрел замысловатую зеркальную печатку — выступы и выемки для выступов. Печатка словно загипнотизировала его. За ней, как и за Нью-Кробюзоном, для Флорина стояло многое.
Молчание продолжалось еще какое-то время. Флорин так и сяк крутил пакет в руках, трогал пальцами шишечку воска, кольцо, разглядывал письмо со страшным предупреждением.
Он не мог простить им свою переделку, но ведь это было не все. Были места, люди. Нью-Кробюзон значил для него не только это.
Флорин Сак оставался предан Саргановым водам, но он чувствовал, что жар этой преданности уживается в нем с ностальгической привязанностью к Нью-Кробюзону, с некой печальной нежностью и долей сожаления. Нежностью к обувному рынку и ко многому другому. Два этих чувства вспыхивали в нем, кружили вокруг друг друга, как рыбы.
Он представил себе свой город — разрушенный, погибший.
— Это верно, — медленно прошептал он. — Отсюда до Машинного берега миля с лишком — вниз по склону, мимо болот, где живут эти женщины.
Он кивнул головой, неожиданно указывая на другую сторону городка, где внизу расщелины бились масляные волны.
— Но отсюда до моря всего несколько ярдов.
Интерлюдия V
ФЛОРИН САК
Флорин Сак не раздумывает. Он несется к расщелине, которая рассекает дальний конец поселения словно анус, через который мусор сбрасывают в море.
Он бежит, опустив голову, вслепую, охваченный страхом, — несется к трещине в горе. Нервы его гудят, тело напряжено, каждая его частица стремится как можно скорее оказаться в воде.
Он уверен, что слышит гудение крыльев.
Он только пять секунд под открытым небом, слушает ветер и ночных насекомых. Его ноги касаются ровной поверхности скалы, которая, как балкон, нависает над морем. Воздух неподвижен, и темнота обнимает Флорина еще сильнее, когда он ныряет во мрак этой расщелины в горе. На мгновение ноги его замирают, он словно колеблется — не пуститься ли более трудным и менее опасным путем по узкой тропке, петляющей туда-сюда по склону, но уже поздно — ноги сами несут его, он уже отталкивается и летит, словно услышав за спиной звук крыльев.
Под ним нет ничего, кроме воздуха, более пятидесяти футов воздуха, а потом вода — она лениво плещется и сверкает, как металл. Сквозь расщелину Флорин видел движение моря, там внизу. Теперь он морское существо, он может различать рисунок течений. Он знает, что вода внизу глубока, так оно и выходит.
Он вытягивается в струну, и вода открывается перед ним с плеском, выдавливая воздух из его легких, он при ударе раскрывает рот и вдыхает воду через свои несчастные пересохшие жабры, и море снова смыкается над ним, принимая его в свою плоть. Оно приветствует его, ничтожную тварь.
О благодатные мгновения, когда он парит недвижно в темной воде! От блаженства, от безопасности кружит голову. Сюда не проберется ни одна комариха (
Флорин чувствует тяжесть пакета в навощенной упаковке. Он прижимает его к животу и гребет перепончатыми ступнями. Ах, как давно он не плавал! Он чувствует, как расцветает в воде его кожа, как раскрываются, словно бутоны, его поры.
Чернота не до конца черна. Его зрачки расширяются, и он начинает видеть тени в темноте: утесы под
