удивляясь своей ловкости, срывает его и прячет в карман.
«Сто сорок семь человек, кто они? — думает Гефт. — Каждый из них, оставшихся в лагере, привязан к гитлеровской колеснице, как утопленник к камню. Это уголовники, освобожденные оккупантами из тюрьмы, раскулаченные колонисты — хозяйчики фольварков, дезертиры, бежавшие с фронта, изменники... Конечно, не все сто сорок семь. Есть среди них и такие, которым некуда идти...»
Он возвращается к себе в кабинет и слышит звонок телефона.
— Как идет дежурство? — спрашивает Загнер.
Николай понимает, что баурат пьян.
— Отлично, господин майор. Только что был в лагере. Люди на местах. Никаких происшествий! Кажется, вы развлекаетесь?
— Вы угадали, мой друг. Когда вы на заводе, я спокоен и могу себе позволить...
Николай слышит женский смех.
— Пожелай ему спокойного дежурства, — говорит женщине Загнер.
— Хэлло! Николай Артурович, я вас очень люблю!.. — Лизхен заливается глупым, самодовольным смехом.
В трубке раздается щелчок, наступает тишина.
Николай решительно идет в кабинет майора. Теперь, когда он знает, где и с кем Загнер, можно не опасаться его неожиданного появления.
«А вдруг я не сумею открыть сейф? — думает он. — Три поворота ключа в обратную сторону. Но раньше надо набрать «аргус»...
Канцелярист спит, сидя за столом, положив голову на руки.
Николай осторожно открывает дверь. Мрачная громада сейфа, окрашенного под красное дерево, сверкая надраенными медными частями, сразу поглощает его внимание. Он подходит к сейфу и откидывает щечку. Пять конических дисков с алфавитом латинских букв. Он подставляет под красную черту А—Р—Г—У —С... Ключ надо вставить бородкой кверху... Три поворота. Массивная дверь открывается совсем легко, не требуя усилий. Вот маленькое отделение, оно на отдельном ключе, там печать и план... Николай открывает и эту дверцу, берет план, сложенный в одну шестнадцатую, кладет его в боковой карман тужурки, закрывает сейф и только теперь набирает полную грудь воздуха, словно все это время и не дышал.
Больше часа уходит на то, чтобы перенести с плана на копию схему электропроводки заминированных цехов, станции и складов.
Теперь сложить план точно по старым складкам и на место... Скорее на место...
Вдруг он слышит осторожный, но настойчивый стук в дверь.
Николай прячет копию в один карман, а оригинал в другой.
— Войдите! — говорит он по-немецки.
В кабинет входит мастер Полтавский:
— Можно к тебе, Николай Артурович?
Николай чувствует, как отливает кровь, как восстанавливается дыхание. Он снова владеет собой и даже находит силы для шутки.
— А я, признаться, думал, Андрей Архипович, что ты сбежал, не простившись!..
Они поздоровались, как старые друзья.
— Из лагеря-то я сбежал, не простясь. Но пришлось вернуться: инструментишко кое-какой я на территории припрятал, думаю, зачем оставлять немцам...
— У тебя время есть?
— Есть, а что?
— Подожди меня здесь, минут десять. Срочное дело.
— Ладно, ступай.
Николай пошел в кабинет Загнера, теперь уверенно открыл сейф, достал из кармана план, проверил — не положить бы копию, — поставил план, как стоял, на ребро, закрыл сейф, спутал наборные диски и вернулся к себе.
— Андрей Архипович, тебя привело дело? Или ты так, по старой дружбе? — спросил он.
— Как тебе сказать?.. — Полтавский почесал затылок, сдвинув фуражку на нос и с хитрой улыбкой сказал: — Я все это время, Николай Артурович, наблюдал издали. Рад, что не ошибся в тебе, хотя и были у меня сомнения. Очень ты смело гнул свою линию... Словом, одобряю на все сто! Теперь, смотрю, ты кадры свои попрятал, остался один. Может, надо тебя подпереть плечом? А?
— Ты это искренне?
— Вполне.
— На твое плечо опереться можно... — в раздумье сказал Николай. — Екатерина не заругает?
— Если что по пьянке, она не любит, а против такого дела возражать не станет.
— Хорошо, Андрей Архипович, приходи... Да ты как проходишь-то на территорию?
— Через Хлебную гавань.
— Понятно. Приходи седьмого в двадцать два часа к электростанции. Захвати с собой кусачки посильней, бокорезы и карманный электрический фонарь.
— Ясно. И кусачки и бокорезы?
— Видишь, у меня есть одни, но выщербленные и тупые. — Николай открыл ящик стола и, достав, показал бокорезы.
— Я принесу. Стало быть, седьмого в двадцать два ноль-ноль на траверзе электростанции, — повторил он.
— Дома тебе оставаться нельзя. Ты подумал о тайнике?
— Приспособил подвал в дровяном сарае. Тайна вклада обеспечена.
— Ну, смотри, а то я мог бы...
— Не надо, спасибо.
Полтавский простился и ушел.
Николай с сознанием того, что большое и сложное дело позади, откинулся в кресле, закрыл глаза и, не сопротивляясь навалившейся дремоте, уснул...
Утром приехал Вагнер, помятый и хмельной, но, подменив, отпустил Гефта домой.
Весь день седьмого числа Гефт провел на доке. Надо было, чтобы все видели, как настоящий хозяин готовится к переходу. Зенитные пушки, установленные Вагнером, были плохо принайтовлены. Боекомплект лежал в ящиках прямо на палубе. Груз распределен не по-боцмански и давал дифферент. Словом, дел нашлось много. Затем, взяв машину баурата, он съездил домой и привез тяжелый чемодан, который поставили в командирской каюте на башне дока. Буксир обещали подать к двадцати трем, отплытие назначено на двадцать четыре.
В двадцать один час Гефт сошел на берег, поднялся в Управление к баурату и простился. Загнер уходил следующей ночью на быстроходном катере и, по его расчетам, должен был обойти док где-то в районе Измаила.
В двадцать один пятьдесят Николай спустился вниз и пошел по направлению к электростанции.
Ни души. Редкие патрули на территории и усиленные возле лагеря.
Ветер резкий, порывистый. На море крутая волна. По небу плывут низкие, кучевые облака. Ни звезд, ни луны.
Николай подошел к электростанции. Никого.
«Неужели Полтавский не пришел?» — подумал он, вошел в дизельную и осветил фонариком циферблат часов — без пяти десять. Решил ждать.
Точно в десять послышались осторожные шаги.
Николай приоткрыл дверь и мигнул фонариком. Шаги послышались ближе...
