чтобы оказаться подальше отсюда – и поближе к тому барскому дому, где в Производном Мире проживал разыскиваемый нами господин Груздь.

Я не раз проходил и проезжал мимо этого дома на Кутузовском, но бывать в нем мне еще не приходилось – и наяву, скорее всего, не придется. Мне это, собственно, вряд ли когда-нибудь еще понадобится.

Переход в нужную точку пространства-времени прошел без помех: технология его была простой, потому что время оставалось нашим собственным, да и пространство было тем же самым. Надо было только следить за тем, чтобы не отклониться от намеченного мною времени выхода: от предыдущей ночи, когда все обитатели квартиры сами находятся в Пространстве Сна – но в других местах. Наткнуться на кого-либо из них даже в ПС было бы крайне неприятно: события и тут порой принимают самый нежелательный оборот – вплоть до столкновений с милицией, которая в Пространстве Сна занимается тем же, чем и наяву (расшифруйте это заявление, как вам угодно). Конечно, противник мог бы перехватить меня и здесь; но вряд ли ему – или кому-либо из них – могло прийти в голову, что я стану наносить в ПС визит, который вроде бы даже проще было осуществить в ПМ, в мире яви.

Соображения мои, видимо, оказались верными, потому что я беспрепятственно вошел в нужный подъезд, поднялся, пренебрегая лифтом, по лестнице (тут это не заставляет даже запыхаться: наше кью- тело не обладает массой, следовательно, и инерцией, и того, что называется физической усталостью, мы чаще всего вообще не ощущаем – если только она не является конструктивной частью эпизода) и бесшумно отворил дверь в квартиру. Дверь была не заперта, как я и заказывал.

Внутри было тихо; спящие тела не представляли опасности, их кью-составляющие блуждали в это время в далеких, надо полагать, районах континуума. Возможно, с кем-либо из них мне потом придется искать встреч именно там; но не здесь и не сейчас. На этот раз никто не должен меня беспокоить.

Бесшумно приотворяя двери, я без особого труда добрался до кабинета. Вошел. Включил свет. Прежде всего – на всякий случай – приоткрыл одно из окон: обязательная мера предосторожности, когда действовать приходится в замкнутом пространстве. Хотя обычное наше занятие в ПС – установление научных фактов, но и при этой работе нередко возникают, мягко выражаясь, деликатные ситуации. Потом я подошел к удобному креслу – из тех, что принято называть клубными, – сел и принялся с интересом оглядывать помещение.

Обстановка меня не особенно интересовала: люди такого ранга, как Груздь, следуют, как правило, принятым в их среде канонам и заботятся прежде всего о престиже, а не об осуществлении требований своего вкуса или затаенных желаний. Эта комната не являлась исключением. Тут надо было искать не формы, но содержание их. Этим я и занялся. По принципу: от простого к сложному.

Начал с книжного шкафа. Сразу можно было заметить, что содержимое его делится на две части. Из пяти полок на трех верхних стояли дорогие – в коже и с позолотой – издания, корешок к корешку, плечо к плечу, напоминая почетный караул при встрече Очень Важной Персоны. Похоже было, однако, что их не часто читали. Если читали вообще.

Зато две нижние являли полную противоположность верху. Разноголосица обложек, переплетов, авторов, времен издания, тем, жанров – всего на свете, что только может отличать одну книгу от другой. Опустившись на корточки, я принялся вынимать и рассматривать тома, один за одним. Это было интересно и ничем не отличалось от привычных научных занятий в Пространстве Сна, когда, не имея прямых доказательств, стремишься набрать побольше косвенных, чтобы прижать все-таки упрямый факт к стенке и выбить из него чистосердечное и полное признание. Не очень научная терминология, правда? Однако всякая научная работа есть следствие, сыск, судебный процесс и – в заключение – приговор. Приговор гипотезе, теории, концепции – полное оправдание или смертная казнь. Вот и сейчас я искал если не доказательств, то, во всяком случае, следов для их поиска. А следы остаются везде – надо только уметь увидеть их и зафиксировать. Наверняка какие-то, условно говоря, отпечатки были и здесь.

Что же мы имеем? Я вынимал книгу за книгой, раскладывая их по стопкам, сортируя: они должны были дать мне если не всю палитру интересов исчезнувшего Груздя, то хотя бы основу ее. Получалась любопытная картина. Были хорошо представлены книги о прошлой войне: Симонов, Бек, Бакланов, Быков, Бондарев, Некрасов – но ни Владимова, ни Гроссмана не оказалось. Дальше: Булгаков – однако не романы, а драматургия. Русской классики не нашлось; впрочем, она, вероятно, располагалась на верхних полках, в почетных пенсионерах. Советский роман: Катаев – вещи до шестидесятых годов, Каверин – то же самое, Эренбург – «Буря», но не «Оттепель», и не ранние вещи – и далее в таком вот духе. Зато богато: Проскурин, Астафьев, Иванов. Так. Еще? Детективы; но исключительно переводные, американские, отечественных не замечено. Стаут, Гарднер, шотландец Алистер Маклин, а также все о Шерлоке Холмсе. Чейза я не увидел. Зарубежный роман? Гм. Драйзер. Джеймс Олдридж, на родине не весьма известный. И Андре Стиль – это кто? Луи Арагон, «Коммунисты». М-да… А это что за автор? Какая прелесть! Одни названия чего стоят: «Вопросы ленинизма», «Экономические проблемы социализма в СССР», «Доклад о проекте Конституции Союза ССР» – на Чрезвычайном VIII съезде Советов 25 ноября 1936 года! Чудеса, да и только.

А тут, в самом уголке? Господи, вот уж не ожидал! Старые, читаные-перечитаные, затрепанные детские книжки, давным-давно изданные. Когда самого Груздя еще не было на свете. Довоенные еще издания. Рабле – в переложении для детей. Рони, «Приключения доисторического мальчика». Ну и, конечно, мушкетеры, рассыпающиеся на отдельные страницы. Память о детстве, о родителях? Так или иначе, книжки эти здесь сохранялись. А что толку?

Хотя, если подумать, какой-то прок все же был: память подсказывала, что вот такую же, – если не эту самую, то, во всяком случае, очень похожую книжку я нашел в древнем макроконе, незадолго до начала розыска Груздя. Так что они могли находиться в какой-то связи.

От книг я перешел к беглому обзору того, что висело на стенах. Один акварельный пейзаж. Похоже – изображение его собственной дачи. Для увековечения, так сказать. Несколько фотографий: хозяин дома с некоторыми весьма известными людьми, российскими и другими. Дань понятному честолюбию. Какие-то парижские виды, не Елисейские поля и не Эйфелева башня, но укромные уголки – средневековые домики, узкая булыжная улочка. Еще вид неизвестного происхождения: громадные, странного вида деревья, ручей петляет меж ними. Выполнено, кажется, фломастерами, в уголке – неразборчивая подпись, но не Груздя, начинается на М, работа явно не профессиональная. И еще вид, но в другой манере: степь с редкими зелеными купами, и горная гряда голубеет далеко на горизонте. Что за местность – не оговорено. Вот и вся галерея. Что дальше? Африканские маски – вероятно, привезенные из поездок, скорее всего в те места, где их производство поставлено на поток. Но уж больно грубо сделаны маски. Слишком грубо для подделок. Ну, в конце концов, мне это безразлично. Говорит разве что о вкусе хозяина.

А на письменном столе – подставка с полудюжиной трубок и зеленый фирменный кисет с голландской «Амфорой». Я понюхал: запах был тот же, что и на втором уровне ПС, в трубке, которая, естественно, осталась там: я не мог бы унести ее, если бы даже захотел, она никак не была связана с моим жизненным опытом, и я мог сохранять ее лишь до первого перехода. Я осмотрел трубки, что стояли здесь: та была одной из них. Я повертел ее в пальцах и поставил на место, окончательно поверив в то, что Груздь действительно побывал там и, возможно, его спугнули крестоносцы – или он сам торопился по своим делам куда-то в другие измерения Пространства Сна.

Узнать бы еще: в какие именно? Пока я не нашел ничего нового. Однако не все еще потеряно. Пошарим-ка в ящиках…

Ящики были, разумеется, заперты – там, в Производном Мире; здесь, в ПС, все тамошние ухищрения не срабатывают, здесь и своих хватает. Я стал выдвигать один ящик за другим. Бумаг оказалось очень немного; вероятно, деловая переписка хранилась на дисках, они же – в сейфе. Я его пока не обнаружил, но был уверен, что стальное хранилище скрывается за дачным пейзажем. Ничего, доберемся еще. Времени хватает – поскольку его тут просто нет. Единственным интересным, что мне удалось найти, кроме наивных и трогательных писем, нацарапанных детскими каракулями в давние времена (дети его, я знал, давно уже выросли), оказалась старая, почти совершенно выцветшая фотография. На ней мальчик лет десяти, основательно укутанный в меховую шубейку, стоял на коротеньких лыжах на фоне дома – судя по облику, построенного где-то в конце двадцатых – начале тридцатых годов. На стене дома виднелась табличка, свидетельствовавшая о том, что дом располагался в Большом Карпатском переулке, и я на всякий случай крепко вбил название и вид дома в память: никогда не знаешь, что и когда может вдруг понадобиться, – а