комиссию, и на тестирование.
– Выходит, фамилия у змея-искусителя Барсуков?
– Людка, не язви! – Славка, похоже, не на шутку рассердился. – И не переноси свою злость на других. Ничем он меня не искушал! Я его сам попросил помочь с направлением, и он понял мои проблемы и помог. А ты, вместо того чтобы поблагодарить, плюешься, кусаешься, желчью исходишь!..
– Ну ты, голубь мой, и паршивец! Единственную сестру превращаешь чуть ли не в последнюю стерву!
– А ты не веди себя как последняя стерва! Пойди объяснись с Барсуковым. Порадуйтесь вместе, что Костя заговорил. Я уверен, что они ждут тебя. Сходи, а? – Славка смотрел на нее умоляюще и, когда она в ответ на его взгляд покачала отрицательно головой, сплюнул сквозь зубы и, хлопнув дверью, скрылся в доме.
Глава 37
Последний автобус выстрелил облаком выхлопных газов, мигнул желтым глазком поворотных огней и исчез за сплошной стеной дождя, истязавшего землю уже третий день подряд. Людмила зябко повела плечами, вскинула на плечо спортивную сумку, подхватила с земли тяжелый чемодан и направилась к магазину, работавшему круглосуточно. Уже в автобусе она вспомнила, что ничего не купила на ужин, и теперь собиралась исправить свой просчет, потому что знала: дома ее ждет пустой холодильник, который она отключила и вымыла перед отъездом…
Она намеренно купила билет на последний рейсовый автобус, чтобы добраться до дому незамеченной и не объяснять каждому встречному, по какой такой причине вдруг вернулась в село…
Но более всего на свете она боялась встречи с Барсуковым. Хотя, по правде сказать, именно недельной давности звонок Антонины вызвал у нее то самое душевное смятение, которое заставило ее принять непростое решение, на которое она не отваживалась все лето, но тайно холила и лелеяла вопреки всякому здравому смыслу.
Она понимала, что эмоции вновь взяли верх над рассудком, но разве могла она не сойти с ума, когда узнала, что Денис встречается с Надькой Портновской и, как поговаривают в селе, дело пахнет близкой свадьбой? По слухам, они даже съездили в город, чтобы присмотреть Надьке свадебный наряд, и купили обручальные кольца. А мать будущей невесты уже полсела оповестила, что венчаться молодые будут непременно в Минусинском соборе, там, где когда-то крестили новорожденную Надьку…
Антонина говорила торопливо, вполголоса, хотя двухнедельный Мишка, только что накормленный и завернутый в чистые пеленки, не реагировал пока ни на какие шумы и спал без задних ног.
– Мила, я тебе одно скажу: проворонила ты мужика по собственной вредности и глупости, как пить дать проворонила! – Антонина перевела дыхание и замолчала на мгновение, видно, прислушивалась, не заголосит ли ее драгоценное чадо. Потом продолжила: – Бросай к чертовой матери свой центр и приезжай сюда на несколько дней, отпуск возьми или в командировку соберись. Объяснись наконец с Барсуковым. Не может быть, чтобы он тебя так быстро забыл. – И, приглушив голос еще на полтона, почти прошептала: – Мне Стас запретил тебе говорить, но в тот день, когда ты уехала, Денис умчался к Банзаю на пасеку и три дня в отделе не показывался, пока Стас его оттуда не выцарапал. Потом они всю ночь на кухне сидели, водку пили. Я, конечно, не стала выступать, думаю, пусть начальство душу отведет… – Она вздохнула. – Бесчувственная ты баба, Людка! Ты почему не поговорила с ним перед отъездом, почему не попрощалась?
– Но он ведь знал, что я уезжаю, и по какой причине. Думаешь, отец ему не сказал? Да и Косте я тоже все объяснила…
– Встречала я на свете всяких дураков, но вы с Барсуковым просто уникальное явление! Выходит, ты ждала, когда он заявится к тебе с прощальными поцелуями, а он тоже терпел, надеялся, бедный, что ты соизволишь прийти и объясниться. И самое идиотское то, что рядышком живете, через стенку друг от друга спите, но первым переступить через свои дурацкие амбиции – ни боже мой!
– Он все дни в городе пропадал по надымовскому делу, помнишь, сколько возни вокруг него было… И потом, я думала, что на вашей свадьбе мы с ним встретимся и каким-то образом сумеем объясниться, но сама знаешь, меня Лайза срочно в Красноярск вызвала, потом все эти дела со Славкой… Разве могла я оставить его, когда он сдавал экзамены? Конкурс был страшенный, я до самой мандатной комиссии боялась даже надеяться, что он поступит. Сейчас он со своим курсом на учебной базе. Рад до безумия, что поступил…
– Это мы уже слышали, – прервала ее Антонина, – и надеюсь, еще обмоем его курсантские погоны, но я тебе, Мила, определенно скажу: Славка, как ни крути, уже отрезанный ломоть, у него теперь свои цели и задачи. А тебя за подругу перестану считать, если упустишь Барсукова. Такого мужика судьба один раз в жизни дарит, а ты этим подарком так безалаберно распорядилась. Ведь он на эту Надьку раньше и вполглаза не смотрел, а с нашей свадьбы они вдвоем ушли. Отсюда все и пошло-поехало. Теперь Надька его держит руками, ногами и еще зубами в придачу. Дробот говорит, что раз пять на дню в кабинет звонит, а в обед то пирожков чуть ли не на весь отдел принесет, то еще чего-нибудь… Но ты не огорчайся, я на сто процентов уверена, что Барсуков до сих пор по тебе мается. Стас на днях газету купил красноярскую с твоим интервью, так Барсуков без лишних церемоний забрал ее и до сих пор не отдает… Так что есть еще у тебя шанс, правда, последний… Приезжай, постарайся хотя бы дня на три, на четыре… А уж как вам встретиться – нечаянно, естественно, – я уж, наверное, придумаю в промежутках между Мишкиными кормежками и стирками пеленок. Стас-то у меня не слишком разбежится помочь, только и горазд, что слюни над дитем пускать. Всем уже уши прожужжал, что Миша на него похож. Я молчу, конечно, пусть думает до поры до времени, что в него, красавца, уродился…
Белая иномарка, заложив крутой вираж, затормозила у крыльца магазина, и Людмила едва увернулась от грязного фонтана, вылетевшего из-под колес и все-таки обдавшего чемодан, который в последний момент успел спасти ее плащ.
Открылась передняя дверца, и молодая, судя по легкости, с которой она перепрыгнула лужу, женщина вбежала на крыльцо и скрылась в магазине.
Людмила обогнула машину, дверца которой так и осталась открытой. В салоне было темно, но по запаху сигаретного дымка она догадалась, что водитель остался в машине. И даже остановилась от пришедшей в голову внезапной и шальной мысли: как здорово было бы, если бы судьба расщедрилась на сюрприз и в машине оказался бы не кто иной, как подполковник Барсуков собственной персоной… И тут же с досадой тряхнула головой… Какой еще Барсуков, да еще в дорогой иномарке, на которую ему за всю свою жизнь не заработать, разве только взятки стал бы брать или наследство получил богатое!..
Она усмехнулась, потому что версии были самые что ни на есть аховые и не подлежали никакой критике, и поднялась по усыпанным облетевшими листьями ступенькам в магазин.
В помещении было тепло и малолюдно, только одинокая покупательница у прилавка с сигаретами да продавщица Лиза, которая при виде Людмилы расплылась в радостной улыбке:
– Людмила Алексеевна, здравствуйте! Вы что, совсем вернулись?
Людмила не успела ответить, потому что стоящая к ней спиной молодая женщина в длинном светлом пальто с капюшоном мгновенно обернулась и тоже вскрикнула от удивления:
– Людмила Алексеевна! Вы?
Блок сигарет, который она собиралась положить в сумку, выпал из рук, но она даже не заметила этого, потому что бросилась Людмиле на шею и расплакалась.
– Господи! Света! – Людмила отставила в сторону чемодан, за ним последовала сумка, и она обняла девушку одной рукой за плечи, а другой достала из кармана носовой платок и принялась вытирать ее лицо, по которому, оставляя черные от размытой туши дорожки, ручьем бежали слезы. – Ну что ты, девочка? Успокойся! – уговаривала она ее полушепотом, но Света от этих уговоров только еще сильнее заходилась в плаче, пока Людмила не отстранила ее решительно и не приказала: – Сейчас же перестань реветь! Смотри, весь плащ мне промочила! – И упрекнула: —Мы с тобой почти год не виделись, тебе что, рассказать мне нечего?
– Людмила Алексеевна! – Продолжая хлюпать носом, Светлана настороженно оглянулась на Елизавету, явно навострившую уши в их сторону, и произнесла вполголоса: – Простите, что разревелась! Я ведь от неожиданности! Мне сказали, что вы навсегда из Вознесенского уехали. В Красноярск… Это правда, что навсегда?
