завернутый в тряпицу сверток. В свертке оказалось несколько пеленок, красная (для первенца) нить, тростинки, как и обещала Наригорм, и горстка репьев, чтобы заставить роженицу чихать. Был еще нож с буквами на неизвестном языке и крошечный серебряный амулет в форме руки, на ладони которой были вырезаны те же буквы.

День близился к вечеру, когда в дверь часовни постучали. Вернулся Сигнус. Он скинул с плеча мешок бобов, отвязал от пояса бутыль с вином и с облегчением расправил плечи.

– Прости, камлот, мы обошли всех повитух, которых знала служанка. Все, как сговорившись, твердят одно: если повитуха поможет произвести на свет младенца в этот проклятый день, то принесет несчастье всем новорожденным, которых будет принимать потом. Сколько бы мы ни сулили, никто не согласился с нами пойти.

– А еще они говорили, что ребенок, родившийся в этот день, или умрет сам, или отнимет жизнь у матери. Обоим не выжить, – понизив голос, добавил Сигнус.

Мне стало горько.

– Что ж тут удивительного, раз повитухи отказываются в этот день приходить на помощь роженицам?

Снизу донесся крик Аделы. Сигнус поморщился.

– Как она там?

– Я уже могу нащупать макушку младенца, но отверстие еще не расширилось. Боюсь, оно слишком мало. Боли очень сильные, но ребенок не может выйти, а Адела уже совсем ослабела.

Из крипты поднялся Осмонд.

– Где повитуха?

– Ни одна не согласилась прийти.

Осмонд схватил Сигнуса за грудки и встряхнул.

– Тебя давным-давно послали за повитухой! Чем ты занимался? Ты хочешь, чтобы Адела умерла? Тебе нравится смотреть, как женщины умирают? Этого тебе надо?

– Замолчи, замолчи немедленно. – Мне пришлось повысить голос. – Родриго и Сигнус старались, как могли, но ни одна повитуха не согласна принять роды в этот проклятый день.

Осмонд отпрянул и вжался в стену, закрыв руками лицо.

– Как я скажу ей? Она уже убедила себя, что не переживет родов!

Мой взгляд беспомощно заметался по стенам часовни, пока не остановился на изображении Девы Марии Милосердия.

– Помнишь, на Рождество Адела сказала, как ее утешает мысль о том, что Мария смотрит на нас со стены? Может быть, Святая Дева придаст ей сил? Давай принесем ее сюда и положим на помост.

В часовне Адела действительно немного успокоилась, но силы ее иссякали; лицо побелело, сорочка насквозь промокла от пота. Мы посадили несчастную на край помоста. Мне пришлось вспомнить давно забытое: прижимать к ее животу теплую ткань, заставлять роженицу чихать, чтобы вытолкнуть плод наружу. Ничего не помогало. Даже амулет Плезанс, положенный Аделе на живот. Пришлось всунуть амулет ей в руку, чтобы Адела гладила его, когда боль станет невыносимой. Роженица сжимала серебряную ладонь так сильно, что порезалась, но отверстие все равно не расширялось. Кожа между ног натянулась, как на барабане.

Когда стемнело, явился подавленный Родриго. Он обшарил всю округу в поисках Жофре, но так и не нашел ни его, ни Зофиила. Наверняка Жофре где-нибудь затаился, пережидая, пока гнев фокусника утихнет, но в свой час непременно вернется. Всегда возвращался.

Родриго расстроился еще больше, когда увидел, как слаба Адела. Он отвел меня в сторону.

– Мы должны вытащить ребенка. Она долго не протянет.

– Я делаю все, что могу. Отверстие слишком мало.

– Тогда разрежем ей промежность, чтобы расширить проход.

– Ты делал это раньше?

Родриго покачал головой.

– Когда хозяйка поместья рожала, ей делали разрез. Я слышал разговор служанок. Сам, конечно, не видел.

– А я видел однажды, но тут нужна умелая рука. К тому же, если Адела выживет, придется зашить разрез, иначе она истечет кровью.

– С этим я справлюсь. Давным-давно пришлось зашивать рану на ноге у брата. Зашить промежность будет посложнее, но что нам остается?

Адела выгнула спину и издала душераздирающий стон. Пот ручьями катился по ее лицу. Она больше не плакала. Силы оставили ее. Осмонд, словно потерянный, бродил вокруг.

– Что мне делать, камлот? Это я во всем виноват! Я должен был оставить ее на попечении монахинь! Они бы знали, как ей помочь. Они спасли бы и ее, и ребенка!

Я потряс его за плечи.

– Прекрати! Не рви себе душу, этим делу не поможешь. Нужно что-то придумать.

– Ты должен разрезать ее, камлот, или они оба умрут. Ты же видел, как это делают. Да только я не знаю, где резать и какой длины должен быть разрез, – вступил в разговор Родриго.

– Разрезать! – Осмонд в ужасе вцепился в мои руки.

– Родриго объяснит тебе, а я спущусь в крипту за ножом Плезанс. Он чистый и острый.

Меня била дрожь, руки тряслись.

Наригорм сидела у жаровни. Перед ней в древесной золе тремя кругами были разложены руны. Мне совсем не хотелось знать, что они ей сказали. Сверху слышались стоны Аделы и успокаивающие голоса. Мне оставалось только взять котомку Плезанс и, не оборачиваясь, подняться по ступеням, но сердце не выдержало.

Мой голос еле слышно прозвучал в темноте крипты:

– Все еще девять?

Наступило молчание – такое долгое, что мне почудилось, будто Наригорм не расслышала вопроса. Мои глаза встретились с ее пристальным взглядом. Белые ресницы блестели в пламени жаровни.

– Один добавится, другой убавится, – равнодушно, как о чем-то давно решенном, промолвила она.

Значит, Аделе не жить. Мне с трудом удалось втащить свои усталые ноющие кости по ступеням, но руки больше не дрожали. Осознание того, что не я решаю судьбу Аделы, наполнило сердце спокойствием и уверенностью.

Осмонд уселся на помост позади жены. Одной рукой она сжимала его руку, другой – амулет Плезанс. Мы дали ей вина, которое Адела с жадностью проглотила. Лишь несколько глотков – если она разомлеет, то не сможет тужиться. Под ногами роженицы разложили солому, которую вытряхнул из ящиков Зофиил.

Итак, сорочку вверх. Острый нож Плезанс оставил на коже Аделы быстрый и точный разрез – вперед и назад. Адела вскрикнула. Кровь обагрила мои руки и хлынула на пол.

– Родриго, положи руки ей на живот. Когда она натужится, дави. Мягко, но сильно. Тужься, Адела, тужься!

Показалась багровая головка, алая от материнской крови. Теперь бы просунуть палец в скользкую подмышку.

– Еще раз, Адела!

Закрыв глаза, она выгнулась назад, застонала сквозь сжатые зубы и замотала головой.

– Ну же, ты сможешь, Адела! Подумай о Марии, о ее первенце, у тебя получится!

Адела согнулась, глаза округлились от боли и напряжения. Еще один рывок, Адела взвизгнула, и ребенок выскользнул наружу, обдав меня горячей струей жидкости. Посиневший младенец с закрытыми глазами лежал на моих коленях и молчал. Он был прекрасен, но неподвижен. Тростинку в одну ноздрю, в другую. Теперь в рот. Ребенок не дышал. Еще одна тростинка: поочередно в ноздри, снова в рот. И опять ничего. Адела привстала, зовя своего первенца, но Осмонд, склонившись над ней, заслонял обзор. Остальные молча наблюдали за мной: так, сначала обмотать пуповину нитью, теперь отрезать.

– Родриго, дави ей на живот, чтобы вышел послед.

Теперь следовало взять ребенка за ноги и шлепнуть по ягодицам. Младенец не откликался. Нужно отойти к окну, подальше от Аделы.

Вы читаете Маскарад лжецов
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату