– Так ты веришь, что по еврейской книге можно сделать голема?

Зофиил скривился.

– Когда-нибудь ты допрыгаешься до того, что тебе отрежут твой лживый язык!.. Проваливай отсюда, пострел! Не вздумай меня дурить.

Последние слова были обращены не ко мне. Зофиил как раз примерился отвесить подзатыльник мальчонке лет двенадцати, который, хромая, подошел к нему с протянутой рукой. Попрошайка увернулся с удивительным для хромоногого проворством. Он был в чем мать родила, весь в грязи, крови и синяках. Поняв, что от Зофиила ничего хорошего не дождешься, мальчишка подошел к фургону с другой стороны и заныл, обращаясь к Аделе:

– Подай Христа ради, добрая женщина.

Адела, не видевшая его приближения, испуганно вскрикнула.

– Что с тобой стряслось, бедненький?

– На нас напали разбойники… Меня исколотили… Одежду забрали. Отца убили, меня бы тоже убили, да… – Он завыл в голос.

Адела нежно обняла его.

– Ну, ну, все будет хорошо. Мы тебе поможем. Мы…

– Ничего подобного! – оборвал ее Зофиил.

Адела в ужасе повернулась к нему.

– Но ты же слышал, что он сказал! Его ограбили, отца убили. Надо ему помочь.

Зофиил зло хохотнул.

– Я знаю, что ты женщина, Адела, но даже женщины не бывают такими безмозглыми. Это надувательство старо как мир. Мошенники раздеваются, прячут одежду, приходят в город и рассказывают, будто их ограбили, а сердобольные дуры вроде тебя дают им денег или платье, которое можно продать.

Мальчишка снова заныл, цепляясь за Аделу, как за родную мать, и принялся еще жалостливее расписывать приключившееся с ним несчастье.

Адела обняла его крепче, прижимая головой к своей груди.

– Да ты только посмотри на него, Зофиил! Он весь в крови!

Зофиил фыркнул.

– Кровью он вымазался в мясницком ряду. Там ее целые лужи, верно, плут?

– Как тебе не стыдно быть таким злым! – Адела сама чуть не плакала. – Ты ошибаешься. Смотри, ему же правда больно!

– Я ошибаюсь?!

Зофиил резко шагнул вперед. Прежде, чем Адела сумела его остановить, он схватил мальчишку и поволок прочь.

– Что ты делаешь! Пусти его! – Адела сделала шаг, но тут же вновь привалилась к колесу фургона, поддерживая живот и тяжело дыша.

Зофиил не отвечал. Он тащил мальчишку к лошадиной поилке. Тот, понимая, что сейчас будет, отчаянно вырывался. Вопли перешли в брань, но Зофиил, не обращая на них внимания, поднял его и погрузил в воду. Попрошайка беспомощно бился. Зофиил за волосы приподнял его голову, давая пленнику подышать, и тут же окунул снова. Повторив это раза три-четыре, фокусник наконец удовлетворился, вытащил мальчишку из поилки и поволок его, мокрого и дрожащего, назад к Аделе. Он по-прежнему держал пленника мертвой хваткой, хотя тот уже не сопротивлялся.

Купание сделало свое дело. Кровь частью смылась, частью стекала по ногам вместе с водой. Остались лишь несколько синяков, какие есть у любого мальчишки, и ни одной раны. Адела отвела взгляд.

Зофиил, по-прежнему крепко держа пленника, ухмыльнулся.

– Я его исцелил. Это чудо, верно, приятель?

Попрошайка грязно выругался и был вознагражден затрещиной.

– Где же твоя благодарность? Ты век должен за меня Бога молить.

На этот раз мальчишка не рискнул ответить, но взгляд его был красноречивей слов.

– По крайней мере тебе хватило ума не прикинуться больным. Эти плуты катаются в траве, чтобы получилась как будто сыпь, налепляют на себя поддельные язвы и просят подаяние на паперти. Ты ведь не прибегнешь к этим уловкам, пока свирепствует чума?

Мальчишка злобно сверкнул глазами, но промолчал.

– Он бы не пошел на такие крайности, если бы нужда не вынудила, – мягко заметила Плезанс.

– Чепуха! Ему просто лень работать и нравится дурачить людей. Верно я говорю, приятель? Славная забава – потешаться над дураками, которых сам Бог велел обманывать. Да вот только я не дурак. Еще раз подойдешь – наставлю синяков, какие водой не смоются! А теперь проваливай!

Зофиил развернул попрошайку и пнул так, что тот полетел в грязь. Мальчишка, вскочив и отбежав на безопасное расстояние, принялся показывать нам неприличные жесты и выкрикивать ругательства. Наоравшись до красноты, он скрылся.

И тут мое внимание неожиданно привлекла Наригорм. Толпа поредела, торговцы складывали товар, но девочка по-прежнему сидела на корточках в углу ярмарочной площади. Перед ней, явно смущаясь, стояла молодая и, судя по сетке на голове, замужняя женщина. Другая женщина, видимо мать первой, протягивала Наригорм монетку. Девочка, убрав монету, нарисовала на земле три круга, один в другом, потом вытащила из-за пазухи кожаный мешочек, висевший у нее на шее на кожаном шнурке, и перевернула его над кругом. На землю упали маленькие квадратные дощечки. Несколько горожанок, забыв про покупки, остановились и принялись разглядывать странные значки, такие же непонятные для них, как латинские слова в церковной Библии. Меня тоже любопытство заставило подойти ближе. Интересно было хоть раз взглянуть, как Наригорм гадает по рунам.

Она начала раскачиваться взад-вперед, бормоча себе под нос. Рука ее зависла над дощечками, как хищная птица. Наконец девочка выбрала одну. На ней были изображены два треугольника, соприкасающиеся вершинами.

– Даг. Это означает день. Что-то скоро начнется. Что-то готово измениться и расти. Даг значит «один». Один должен появиться, чтобы все началось.

– Что-то будет расти и кто-то появится, – заулыбалась старшая. – Я же говорила, ангел мой, что у тебя будет ребеночек.

Однако Наригорм, говоря, смотрела не на молодую женщину, а мимо нее, на меня.