Раньше он никогда не бросал своих людей, но сейчас не мог себе позволить ждать. Теперь каждая потерянная минута могла стоить Эмме жизни.

Он даже не мог позволить себе задержаться в долине и расправиться с Йеном. Он лишь выкрикнул быстрые указания, что Йена, если схватят, не трогать, а сразу доставить на допрос к деду в крепость.

К тому времени, когда Джейми сам добрался до этой крепости, было уже далеко за полночь и повязка, которую он соорудил Эмме, промокла насквозь от крови и дождя. Он спешился, снял Эмму и натянул ей на голову капюшон, чтобы защитить ее лицо от ливня. Ее тело безвольно повисло на руках Джейми, как труп.

Дыхание Эммы было подобно блуждающим огонькам на торфяниках в безлунную ночь, оно то появлялось, то как будто исчезало.

Джейми, пошатываясь, шел по грязи, а сильные порывы ветра бросали в лицо дождь, ослепляя его. Он споткнулся и едва не упал, пока наконец не добрался до древней крепости, примостившейся на гребне крутого холма.

Земляное строение, укрепленное древесиной, служило Синклерам и домом, и крепостью с тех пор, как пять веков назад их изгнали из собственного замка. Сторожка у ворот и другие хозяйственные постройки давно сгорели, осталось только центральное строение, противостоявшее непогоде. Но, и оно местами стало осыпаться, и невозможно было предсказать, сколько еще сезонов оно простоит.

Прижимая к себе безжизненный комок, в который превратилось тело Эммы, Джейми забарабанил в грубо обтесанную дверь.

— Откройте эту чертову дверь!

Ни на стук, ни на отчаянный крик Джейми ответа не последовало. Когда они разговаривали с дедом в последний раз, то расстались не лучшим образом, но Джейми никогда не думал, что дед повернется к нему спиной в нужный момент. Он продолжал колотить кулаками в дверь и кричать до тех пор, пока не сбил руки и не сорвал голос.

Отчаяние уступило место ярости. Он не собирается стоять здесь под проливным дождем, когда Эмма умирает у него на руках. Джейми отступил назад, готовясь нанести по двери мощный удар, когда она вдруг со скрипом начала открываться. Темный просвет между косяком и дверью увеличивался, и вскоре в нем появилось знакомое лицо.

— Отойди в сторону, старик, — жестко и одновременно с мольбой в голосе сказал Джейми. — Твой внук пришел домой.

Последнее, что помнила Эмма, когда в долине началась стрельба и она окунулась в жуткое облако боли, было падение. Падение было таким жестким и быстрым, что даже Джейми не успел подхватить ее на руки.

Потом все померкло, как будто наступила самая темная ночь. Но даже в темные часы и дни, последовавшие за этим, Джейми был рядом. Его большие огрубевшие руки с невероятной нежностью помогали ей сесть, его рокочущий шотландский выговор умолял Эмму открывать пошире рот, чтобы он мог влить туда ложку горького на вкус отвара. Его прохладные губы касались лба Эммы, когда он горел в лихорадке, теплые руки обнимали ее, когда она дрожала в ознобе. Его голова склонялась над ней, когда он сжимал ее безжизненные руки и молил Бога сохранить ей жизнь.

Поэтому неудивительно, что именно его присутствие почувствовала Эмма, когда сквозь отступающий сумрак стали пробиваться первые проблески света. Она медленно открыла глаза и ждала, когда перестанет кружиться голова и мир перестанет качаться перед глазами. Когда все наконец пришло в норму, Эмма поняла, что смотрит в добрые глаза необыкновенно пятнистого животного, сидящего перед горящим очагом.

— Что здесь делает пони? — спросила Эмма, удивившись, что ее голос звучит так сипло.

— Это не пони, девочка, это собака.

Эмма нахмурилась, глядя на возвышающееся у камина существо:

— Это не собака, сэр.

— Собака. Это шотландская борзая.

Когда собака сложила свои длинные лапы и легла у камина, Эмма нахмурилась:

— Ты уверен, что это не олень?

Она осторожно повернула голову, недовольно поморщившись от приступа боли, и увидела, что на нее смотрит пара холодных зеленых глаз в обрамлении пушистых седых ресниц. Эмма вздрогнула от потрясения. Тот, с кем она спорила, был вовсе не ее Джейми, а Джейми лет эдак через сорок.

Густые белоснежные волосы, словно подернутые инеем, грубое морщинистое, как горный склон, лицо. Но время не лишило его силы, как случилось с Хепберном. У него были по-прежнему крепкие плечи и бурная энергия довольно молодого человека.

На нем был тартан в черно-зеленую клетку и рубашка с оборками, отделанная по воротнику и на манжетах кружевами. Он выглядел так, будто сошел с портрета кисти Гейнсборо или Рейнольдса в прошлом веке.

— Вы, наверно, дедушка Джейми, — прошептала Эмма, понимая, что она не могла спать так долго.

Она смотрела на него, не в состоянии отвести взгляд от таких знакомых глаз. В этом человеке все было исполинских размеров, впечатлял даже деревянный стул, который он придвинул к ее кровати.

— Я думала, вы умерли, — выдала Эмма, все еще слишком плохо соображая, чтобы контролировать свои слова.

Рамзи Синклер подался вперед, словно собирался открыть ей какой-то деликатный секрет:

— Последние несколько дней я тоже думал, что ты умираешь.

— Попридержи свой язык, — ворчливо сказал кто-то. — Я слишком много приложила сил, чтобы девочка выжила, а ты пугаешь ее.

Эмма не сдержалась и съежилась на подушке, когда к противоположной стороне ее кровати шаркающей походкой подошла такая старая женщина, что вряд ли могла сойти и за бабушку Хепберна. Из- за круглого горба ей пришлось согнуться почти вдвое. По щекам висели тонкие безжизненные пряди волос цвета потускневшего серебра. Когда она подошла ближе, Эмма поняла, что то, что она по ошибке приняла за беззубую гримасу, оказалось улыбкой.

— Так-так, дорогая, — вполголоса пробормотала старушка. — Не позволяй старому проказнику пугать тебя. Худшее уже позади. Теперь все будет хорошо, дело пошло на лад.

— Тут Мэгс права, — сухо согласился дед Джейми. — Если уж ты вынесла ее вонючие припарки, то от пули уже не умрешь.

Наверно, это та Мэгс, о которой говорил Джейми, потрясенно подумала Эмма. Женщина, которая когда-то была няней его матери.

— Если бы не мои вонючие припарки, Рамзи Синклер, — старушка погрозила Синклеру костлявым пальцем, — ты бы уже давно гнил в своей могиле. — Она злорадно посмотрела на Эмму: — Много лет подряд не проходило и дня, чтобы в этого болвана не стреляли или не сбрасывали его с лошади, когда он покидал крепость. Но к счастью, эта упрямая шея оказалась слишком крепкой, чтобы сломаться.

Синклер издал такой звук, как будто прочищал горло.

— Моя шея была такой же крепкой, как твоя голова, женщина.

Пока они продолжали обмениваться колючими выпадами, Эмма как загипнотизированная переводила взгляд с одного на другого. Они вели себя не как хозяин и прислуга, они ссорились, как старая семейная пара.

— Черт возьми, старик! — послышался от дверей голос Джейми. — Почему ты не сказал мне, что она очнулась?

Он направился прямо к ее кровати, и Эмма, не обращая внимания на нетерпеливое кудахтанье Мэгс, попыталась приподняться на подушке. Увидев Джейми, она испытала новое потрясение. Его красивое лицо осунулось и было небритым, глаза покраснели, а под ними залегли темные круги.

— Тьфу ты! — Старик снова сел на стул, отмахиваясь от Джейми. — Я и не собирался тебя будить, за четыре дня ты впервые лег подремать. Ты думаешь, мне нельзя доверить роль няньки на несколько часов, да? Бог свидетель, я часто за тобой ухаживал, когда ты визжал от колик или объедался зелеными яблоками.