который накануне во время совещания с первыми секретарями вел себя очень эмоционально и выступал против меня. Он сказал мне: «Эрих, нам нужно было бы встретиться, чтобы сделать шаг навстречу друг другу». Я ответил: «Хорошо, давай в пятницу». Проинформировав об этом членов Политбюро, я открыл заседание, предложив высказываться по повестке. Тотчас слово взял Вилли Штоф, предложивший «освободить товарища Хонеккера от его обязанностей и внести это решение на утверждение в Центральный Комитет». Предложение Штофа, разумеется, застало меня врасплох, но я сумел, как это не раз было в моей жизни, быстро взять себя в руки и предложил собравшимся высказываться по существу. Курт Хагер, Зигфрид Лоренц, Инге Ланге – все они говорили, что многому научились у меня, но ситуация такова, что все ждут перемен в руководстве партии. Как говорила Маргарет Мюллер, надо освободить меня, не нанося ущерба моему авторитету. Гюнтер Шабовский сказал, что решение это дается им нелегко и что я должен понять их позицию. Я понял, что между ними все уже давно обговорено и согласовано. Завершил обсуждение Эгон Кренц, сказав, что в решающий момент он присоединяется к мнению других»[168].
Было подготовлено заявление от имени Э. Хонеккера со ссылкой на последствия тяжелой операции. Преемником Хонеккера стал Эгон Кренц. Позднее Хонеккер говорил и писал, что именно Эгон Кренц не смог удержать ситуацию под контролем и что он, Хонеккер, смог бы не погубить государство и остановить всеобщий хаос. Но это была иллюзия. Уже в последнюю декаду октября 1989 г. события в ГДР начали выходить из-под какого-либо контроля.
Мало кто в ГДР сомневался по поводу истинного смысла отставки Э. Хонеккера. Это была уступка народу ГДР и признак ослабления режима однопартийной диктатуры. Во всех городах ГДР начались мощные манифестации. Не было никаких беспорядков и громких лозунгов. Над 75-тысячной демонстрацией в Лейпциге был поднят лозунг: «Мы – народ». 27 октября Государственный совет ГДР издал указ об амнистии всех граждан, бежавших до этого дня на Запад или осужденных за попытку такого побега. 30 октября была прекращена передача в эфир наиболее одиозных телевизионных программ. 4 ноября в Восточном Берлине в грандиозной манифестации приняло участие более 700 тысяч человек. 9 ноября утром секретарь ЦК СЕПТ Гюнтер Шабовский сообщил на пресс-конференции о том, что руководство страны приняло решение упростить порядок выезда граждан за рубеж. После этого заявления тысячи граждан республики устремились к пропускным пунктам вдоль Берлинской стены. На одном из пропускных пунктов командир пограничной заставы, просто не выдержав психологического напряжения и, вероятнее всего, без какого- либо приказа свыше, дал команду – поднять шлагбаум. Толпа ринулась на улицы Западного Берлина. По всему миру шли телеграммы: «Тысячи граждан бегут в Западный Берлин», «Толпы штурмуют новые контрольно-пропускные пункты», «По стене беспрепятственно гуляют юноши и девушки», «Поезда с желающими покинуть ГДР отправляются из Праги и Варшавы» и т.д. Тысячи корреспондентов западных стран ринулись в Берлин, чтобы заснять и описать эти события. Под прицелом телекамер и при вспышках фотоаппаратов группы молодых немцев из Восточного и Западного Берлина, объединившись и получив ломы и другие инструменты, начали отламывать от Берлинской стены большие куски и целые плиты из бетона.
Полная растерянность царила в эти дни не только в высших структурах власти в ГДР. Не знал, что делать, и Михаил Горбачев. У него на ноябрь было намечено много поездок и встреч, в том числе и с главами некоторых европейских государств, а в самом конце месяца и с Джорджем Бушем-старшим на Мальте. Горбачев не изменил графика своих встреч и бесед, но и не знал, как комментировать падение Берлинской стены. На встрече в Канаде с премьером Б. Малруни Горбачев медленно произнес странную фразу: «Что касается германского вопроса, то это не актуальный вопрос сегодняшнего дня. Сегодня реальностью являются два государства, входящие в ООН и в существующие военно-политические структуры». Еще через несколько дней в беседе с премьером Италии Джулио Андреотти М. Горбачев также уклонился от обсуждения германских проблем: «Я прямо сказал: воссоединение ФРГ и ГДР – не актуальный вопрос»[169].
Но и Джордж Буш не был готов к такому быстрому и почти стихийному развитию событий в Германии и Берлине. Поздно вечером 9 ноября 1989 г., когда в Европе уже наступил следующий день, группу журналистов допустили в Овальный кабинет Белого дома. Джордж Буш сидел за своим письменным столом, играя ручкой. Он был рассеян и отвечал невпопад. Он уже дважды в течение уходящего года призывал в своих выступлениях убрать Берлинскую стену. Но теперь это произошло слишком быстро и легко. Журналисты записывали его слова: «Я бы не сказал, что такое развитие событий делает развитие слишком быстрым. Да, такое развитие событий... не слишком... к нему мы долго стремились, мы этого ожидали. Короче говоря, мы не хотим усложнять кому-либо жизнь». «Кажется, вы не очень-то рады», – заметил один из журналистов. «Нет, – возразил Буш, – я очень рад. Я просто неэмоциональный человек. Ну а вы рады?» «О, – ответил репортер, – я очень удовлетворен этим и многими другими событиями». «Ум за разум заходит», – сказал Буш на следующий день, собрав у себя специальную группу близких к нему людей. «Мы не должны впадать в эйфорию», – заметил министр обороны и будущий вице-президент Чейни[170]. Не только Советский Союз и его лидеры, но и лидеры США и других стран Запада не были готовы к возникновению объединенной Германии с ее гигантской экономической мощью. Во всяком случае, ни в государственном департаменте США, ни в центрах военного планирования не имелось на этот счет никаких планов. На территории ГДР находились 300-тысячная советская военная группировка и ядерное оружие. Но теперь это была проблема не для НАТО. Варшавский Договор рушился на глазах. В самый разгар германских событий президенты США и СССР встретились на Мальте. Эта встреча проходила 1 и 2 декабря на огромном советском теплоходе «Максим Горький», который курсировал в Средиземном море. Встреча готовилась давно, но теперь все надо было менять. «События идут слишком быстро», – жаловался своим помощникам Джордж Буш. Но и Михаил Горбачев не знал, что теперь обсуждать. Он жаловался Д. Бушу на канцлера ФРГ Г. Коля, который действовал в прошедшие недели активнее других западных лидеров. Мировая пресса очень мало писала о встрече на Мальте, хотя о ней и говорили позднее, как о конце «холодной войны». На встрече не было подписано никаких соглашений, хотя они и готовились. Не было выпущено даже коммюнике о встрече.
Самым активным и самым настойчивым политиком в ноябре и декабре 1989 г. был канцлер ФРГ Г. Коль. 28 ноября 1989 г. он выступил в Бонне перед бундестагом со своим планом поэтапного объединения Германии из десяти пунктов. Этот план был гораздо более умеренным, чем тот, который был осуществлен в 1990 г., но Горбачев просто не был готов к его обсуждению. Назвав план Г. Коля «ультиматумом», М. Горбачев не стал его обсуждать и отказался от переговоров на такой основе. Между тем в самой ГДР шел распад структур власти. 1 декабря 1989 г. в Берлине собралась Народная палата, в которой большая часть мандатов была еще у СЕПГ. Однако уже на следующий день палата отменила статью 1 Конституции ГДР, в которой была закреплена руководящая роль СЕПГ в восточногерманском государстве. Наспех сформированная еще после 9 ноября комиссия сделала доклад о привилегиях членов Политбюро. Это были обычные по тому времени привилегии высшей партийной номенклатуры – хорошие квартиры, дачи, охотничьи угодья, гостевые дома, специальные подъездные дороги, спецтранспорт, обслуживающий персонал и т.д. Всем этим могли пользоваться и ближайшие родственники. Печать писала о шоке у парламентариев и требовала суда. 3 декабря в срочном порядке был созван пленум ЦК СЕПГ. На пленуме было принято решение об отставке всего состава Политбюро, а затем и об отставке всего ЦК. Все члены Политбюро, включая Э. Хонеккера, были исключены из партии. Было решено созвать чрезвычайный съезд партии, который и состоялся через две недели. Нет смысла подробно говорить обо всех этих стремительно шедших одно за другим событиях распада власти в ГДР. Председателем Совета Министров ГДР был назначен Ханс Модров. Председателем партии был избран один из известных оппонентов Э. Хонеккера, Грегор Гизи. Было решено изменить название партии, из которой ежедневно уходили тысячи ее недавних членов, после нескольких вариантов партия получила название Партии демократического социализма – ПДС.
Падение Берлинской стены не было еще полным падением ГДР. Государственные органы и предприятия работали по инерции, Ханс Модров с группой экспертов разработали свой поэтапный план объединения Германии. Речь шла о длительном и поэтапном объединении страны. Надо было, по их мнению, начать с заключения договора о сотрудничестве и добрососедстве, затем создать конфедерацию двух государств и т.д. С этим планом он собирался ехать в Москву. Однако обстановка в ГДР менялась по дням и неделям, и в беседе с Горбачевым 30 января 1990 г. X. Модров говорил: «Экономическая и социальная напряженность
