говоря, сколь сложен вопрос о том, знает ли человек о получаемых им творческих импульсах. Сначала Рембрандт мысленно создал эту картину из матрицы, потом воспроизвел ее материальными средствами. Будь мы экспертами, мы бы увидели, насколько эта картина совершеннее той, что на Земле.
Каждое произведение искусства здесь было живым. Цвета играли, как в жизни. Каждая картина казалась почти – описание неточное, но лучшего не нахожу – трехмерной, с характеристиками рельефа. С близкого расстояния они выглядели скорее реальными сценками из жизни, нежели плоскими изображениями.
– Думаю, что во многих смыслах самые счастливые люди здесь – это художники, – заметила Леона. – Материя здесь настолько неуловима, и при этом с ней легко обращаться. Творческая деятельность художника ничем не ограничена.
Я изо всех сил старался проявлять интерес к тому, что она мне показывала и о чем рассказывала, – это действительно было потрясающе. И все же, несмотря на все усилия, меня продолжали одолевать мысли об Энн. Поэтому, когда Леона сказала: «Думаю, теперь нам пора вернуться в Бюро», – я невольно вздохнул с облегчением.
– Мы сможем мысленно отправиться туда? – торопливо спросил я.
Она с улыбкой взяла меня за руку. На этот раз я не закрывал глаз, но все-таки не смог уследить. Вот мы в галерее; я моргнул, и перед нами уже сидел мужчина из Бюро регистрации.
– Предполагается, что ваша жена окажется в наших пределах в возрасте семидесяти двух лет, – молвил он.
«Двадцать четыре года», – тотчас пронзила меня мысль. Страшно долго.
– Помните, что в Стране вечного лета время измеряется по-другому, – напомнил мне клерк. – То, что на Земле показалось бы вечностью, здесь может пролететь очень быстро, если вы проявите активность.
Я поблагодарил его и Леону и вышел из Бюро регистрации.
Мы продолжали идти вместе, я поддерживал разговор. Улыбался и даже смеялся. Но что-то было не так. Я размышлял: теперь все уладилось. Через двадцать четыре года мы снова будем вместе. Я займусь образованием, работой, подготовлю для нас дом. Именно такой, какой ей понравится. На берегу океана. С катером. Все улажено.
Тогда почему у меня не было уверенности в принятом решении?
ТРЕВОЖНЫЕ АССОЦИАЦИИ
Вскоре после этого произошел ужасный перелом. На Земле могла пройти неделя или меньше – точно сказать не могу. Знаю только, что это потрясение настигло меня слишком быстро.
Я испытывал разочарование из-за того, что придется так долго ждать встречи с Энн. Альберт посоветовал мне думать не об этом ожидании, а о том, что встреча определенно произойдет.
Я старался, правда старался. Я пытался убедить себя в том, что мое беспокойство необоснованно, что оно не имеет отношения к ситуации с Энн.
Я начал заниматься другими вещами.
Прежде всего, наш отец. Роберт, я видел его однажды. Он живет в другой части Страны вечного лета. Меня проводил к нему Альберт; мы поговорили, а потом ушли.
Тебе это не кажется странным? Думаю, покажется, если учесть ваши с ним отношения. Извини, если это прозвучало фальшиво, но здесь кровь не гуще воды. Взаимоотношения определяются мыслями, а не генами. Проще говоря, он умер до того, как у меня появилась возможность его узнать. Они с мамой расстались, когда я был совсем маленьким, так что близости между нами быть не могло. Поэтому, хотя мне было приятно увидеться с ним, а ему со мной, ни один из нас не испытал непреодолимого желания продолжить отношения. Хотя он человек приятный. У него есть свои проблемы, но его чувство собственного достоинства не подлежит сомнению.
«Здесь нас скорее разделяют наши пристрастия, а не расстояния», – сказал Альберт. Ты видел воочию, насколько сильна моя привязанность к Энн и детям. И я уверен, что если маме суждено умереть, пока я «диктую» для тебя этот дневник, наши отношения будут гораздо более близкими, поскольку так было при жизни.
Дядя Эдди и тетя Вера живут отдельно. Он ведет скромную жизнь в очаровательном уголке, где занимается садоводством. Я всегда чувствовал, что в жизни он полностью не раскрылся. Здесь – да.
Тетя Вера нашла «небеса», к которым всегда стремилась, в которые верила. Она очень религиозна и почти постоянно посещает церковь. Я видел это здание. По виду оно в точности такое же, как церковь, которую она посещала на Земле. Церемония такая же, как сказал Альберт. «Видишь, Крис, мы были правы», – сказала мне тетя Вера. И пока она в это верит, ее Страна вечного лета будет находиться в границах этого убеждения. В этом нет ничего плохого. Она счастлива. Именно потому, что ограниченна. Но повторю: есть многое другое.
И последнее. Я узнал, что Йен, никому не сказав, молился за меня. Альберт уверил меня, что, если бы не это, мое состояние после смерти было бы гораздо хуже. «Молитва о помощи всегда облегчает этот опыт», – были его слова.
Теперь возвращаюсь к своему дневнику.
Это началось в доме Альберта: собирались друзья. Я бы сказал, что был вечер, поскольку на небо опустились сумерки – мягкий и умиротворяющий полусвет.
Не буду пытаться передать тебе все, о чем говорили гости. Хотя они старались вовлечь меня в разговор, большая его часть была непонятна мне. Они подробно говорили о сферах, находящихся «выше» этой. Об уровнях, на которых развивающаяся душа становится наравне с Богом – бесформенная, независимая от времени и материи, хотя по-прежнему наделенная личностными особенностями. Их дискуссия казалась интригующей, но недоступной моему пониманию, как и пониманию Кэти.
Мне казалось, я лишь часть декораций этого вечера. Но все же когда я – в ответ на речи гостей – подумал: «А ведь все мы мертвые», Альберт с улыбкой повернулся ко мне.
– Напротив, – сказал он. – Все мы очень даже живые.
Я извинился за свою мысль.
– Не стоит. – Он положил руку мне на плечо и крепко его сжал. – Знаю, что это трудно. И подумай вот о чем. Если ты, находясь здесь, можешь сказать такое, представь себе, насколько сложнее кому-то на Земле поверить в загробную жизнь.
Я спрашивал себя, не пытается ли он уверить меня в неспособности Энн в это поверить.
– Безусловно, достойно всяческого сожаления то, что на Земле практически никто не имеет представления, чего ожидать после смерти, – заметила Леона.
– Если бы только люди воспринимали смерть как сон, прекратились бы все ужасы, – молвил мужчина по имени Уоррен. – Человек спокойно засыпает, уверенный в том, что на следующее утро проснется. Он должен ощущать то же самое по поводу конца жизни.
– Неужели нельзя изобрести что-то такое, что позволило бы человеческому глазу увидеть происходящее в момент смерти? – спросил я, стараясь не думать об Энн.
– Когда-нибудь изобретут, – сказала женщина по имени Дженифер. – Устройство типа камеры, которое будет фиксировать выход души из тела.
– Но существует более настоятельная потребность, – сказал Альберт, – «наука умирать» – физическая и психологическая помощь для ускорения и облегчения разделения тел. – Он взглянул на меня. – Я рассказывал тебе раньше, – напомнил он мне.
– Люди постигнут когда-нибудь такую науку? – спросил я.
– Ее следует развить, – ответил он. – Каждый человек должен быть подготовлен к жизни после смерти. Информация на этот счет накапливается уже в течение столетий.
– Например, – вступил в разговор еще один из его друзей, мужчина по имени Филипп. – «Что касается жизни человека после так называемой смерти, то он видит, как прежде, слышит и разговаривает, как
