Жизнь и приключения Андрея Тимофеевича Болотова, рассказанные им самим. М.: Академия, 1931; «Русская старина», 1873. Кн. 7–8 (приложение).

«Почвы для исследования Лермонтова нет – биография нищенская. Остается провидеть Лермонтова». А.Блок. Педант о поэте.

Напомню для полноты картины: через два года, в 1794-м, один из сыновей хозяина Васильевки, Михаил, женится на Елизавете Алексеевне Столыпиной.

«В Москве около сего времени было 15 театров, из них был только один Большой, всенародный, а прочие все приватные, в домах. Славнее всех был из них графа Шереметева; после него князя Волконского; там – Столыпина и прочие. Некоторые из прочих были театры маленькие, и на них играли очень хорошо». (Записки Андрея Тимофеевича Болотова.)

Кто любит меня более, пусть поставит свое имя на следующей странице (фр.).

Известно, что сюжетная ткань «Вадима» соткана из рассказов бабушки автора об ужасах пугачевщины. Правда, о «несчастном происшествии» Елизавета Алексеевна повествует с чужих слов. В 1774-м ей не было и года, но так как, по отзывам современников, была она талантливой рассказчицей, то нет ничего удивительного в том, что на Мишеля ее рассказы произвели сильное, долгодействующее впечатление. Удивительно другое, а именно то, что двенадцатилетний мальчик, почти ничего в ту пору не читавший, угадав их историческую значительность, немедленно стал исследовать окрестности Тархан, как ближние, так и дальние, словно предчувствуя, что найденные им материальные следы ужасного происшествия в скором времени пригодятся ему. И ведь действительно пригодились. Сохраненные в памяти зарисовки с натуры переведены в текст романа о бунте с такой точностью, что известный советский литературовед С.Андреев-Кривич даже через сто с лишним лет узнал описанные в «Вадиме» памятные места.

Руки у Лермонтова вообще были ловкие, годные к тонкой и тщательной работе. Однажды, к примеру, он смастерил бисерный ящик для своей троюродной сестры – Катюши Шан-Гирей. Потребность делать что-то руками сохранилась у него до конца жизни. В 1841 году, летом, за неделю до дуэли, на которой поэт был убит, пятигорская военная молодежь решила устроить бал по подписке. Лермонтов принял в подготовке к увеселению самое активное участие. Один из участников этого предприятия вспоминает: «Мы намеревались осветить грот… для чего наклеили до 2000 разных фонарей. Лермонтов придумал громадную люстру из трехъярусно помещенных обручей, обвитых цветами и ползучими растениями».

Курс лечения на Кавказских Водах при любых болезнях был трехэтапным: после горячих серных больных пользовали ледяным кисловодским нарзаном, но для смягчения контраста в промежутке назначали ванны железные, температуры обыкновенной. Лермонтов, как известно, в свой последний приезд на Воды, подлечившись в Пятигорске, 8/20 июля 1841 года, отправился в Железноводск, принял несколько ванн, а в день дуэли купил еще пять билетов, надеясь, как обычно, закончить курс лечения в Кисловодске.

«Поэзию и правду» Гете издавал отдельными выпусками начиная с 1811 года.

За олененком, равно как и за маленьким лосем, в Москву госпоже Арсеньевой посылать было незачем. Чудаки, заводившие в своих усадьбах зверинцы, и поближе водились. Да и вряд ли бы приказала она употреблять в пищу заразившегося неведомой хворью лося, даже в людской. Мне и то история с оленем долгое время представлялась одним из тарханских мифов, пока, перечитав (в связи с обстоятельствами, о которых речь пойдет в другом месте) «Поэзию и правду», не сообразила, какая из доступных в отроческом возрасте немецких книг сделала для него этот язык родным. Следы внимательного чтения именно первых выпусков этой книги находим и в романтической драме Лермонтова «Странный человек». Рассказывая о своем детстве, Гете вспоминает, как он, хорошо воспитанный, благонравный мальчик, вдруг, без всякой видимой причины истребил кухонную посуду. Случай этот, видимо, так озадачил родителей, что, вопреки обыкновению, мальчика не наказали.

Без возмущения о сходной проделке Владимира Арбенина рассказывает старая его нянька: «…Помню, как на руках его таскала. То-то был любопытный; что не увидит, все – зачем? да что? а уж вспыльчив-то был, словно порох. – Раз вздумало ему бросать тарелки да стаканы на пол; ну так и рвется, плачет: брось на пол. Дала ему: бросил – и успокоился…»

Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. М., 2008.

А.Ф.Мерзлякова Лермонтов недолюбливал: Мерзляков был ученый педант. А.М.Миклашевский, соученик Михаила Юрьевича, живо запомнил, «как на лекциях русской словесности заслуженный профессор Мерзляков принес… в класс только что вышедшее стихотворение Пушкина “Буря мглою небо кроет” и он, как древний классик, разбирая это стихотворение, критиковал его, находя все уподобления невозможными, неестественными, и как все это бесило тогда Лермонтова».

По-видимому, основательность библиотеки, собранной Дмитрием Столыпиным, и привязывала Лермонтова в течение трех лет к Середникову; так прочно привязывала, что на просьбы бабушки наведаться в Тарханы отвечал решительным отказом. Елизавету Алексеевну сильно беспокоило брошенное на управляющего хозяйство, особенно теперь, когда Афанасий (в январе 1830 г.) женился. Но возражать внуку не смела, да и невестка, Екатерина Аркадьевна, была на Мишенькиной стороне. Ей нравилось, что книги покойного мужа не томятся без дела. Потом и племянница, Сашенька Верещагина, стала за кузена заступаться. Вы его, Лизавета Алексевна, в недорослях задержали, вот и спешит наверстать упущенное.

В ту пору, кроме сборника 1825 года, «большой книги» у Пушкина не было, а отдельные вещи, «рассеянные по брошюрам», продавались «нестерпимо дорого для собирателей»; даже люди не бедные их порой переписывали, иногда собственноручно. Михаил Погодин, к примеру, переписал в подарок приятельнице «Бахчисарайский фонтан», а для себя – «Бориса Годунова».

Мистер Винсон и впрямь был из дорогих: три тысячи в год и на всем готовом, включая помещение; для англичанина с женой пришлось снять отдельный флигель. Но деньги были истрачены не зря, не на ветер пущены. Винсон не стал мучить питомца ни грамматическими упражнениями, ни тонкостями фонетическими. Быстро сообразив, что «редкий язык» нужен внуку прижимистой барыни не для того, чтобы при случае блеснуть английским словцом, он сразу дал ему Байрона – для самостоятельного чтения, а для занятий приказал срочно купить Томаса Мура.

Костенька Булгаков был сыном московского почт-директора, а почт-директор – самым осведомленным на Москве господином, ибо обожал читать частные письма, пересылаемые по казенной почте, и посему всегда был в курсе.

В первой трети XIX века в России холеру нередко называли «чумой», причем не только в народе.

Считается, что в «Предсказании» Лермонтов проецирует на Россию опыт Французской революции (1789–1794). На мой взгляд, это натяжка, спровоцированная «плащом и возвышенным челом» «мощного