САДОВНИК
Кажется, он знает, что дальше, и ему не интересно, нет, пожалуй, интересно, но больно. Марию это встревожит. Иннокентий и Михаил посмотрят, недоумевая, на них. Иннокентий даже осмотрит себя подозрительно.
ИННОКЕНТИЙ. Месяц статья пролежала в редакции. Звоню. Завотделом мнется. Напрашиваюсь на встречу, бегу. Завотделом почему-то шопотом «Пройди к редактору». Пошел заинтригованный. Секретарша в приемной грудью встала
МИХАИЛ. Воюешь, Кеша, все воюешь.
ИННОКЕНТИЙ
МАРИЯ. Миша, не возникай.
ИННОКЕНТИЙ. Я (снова встает и показывает) под локоточки ее отодвинул. Кабинет устлан мягкими коврами. Редактор лысоватый, в тяжелых очках. Очки снял, сквозь меня посмотрел и пряменько говорит «Вы реформист», без вопросительного знака. «Простите, не понял, кто я?» – «А этот самый, из югославских ревизионистов, там тоже носятся с мелкобуржуазной идеей самоуправления, акции скоро раздадут рабочим, а потом по миру пустят, да уж пустили, а у нас»…
В комнату входят гости, в том числе Сергей и Посторонний. Гости, разумеется, смотрят на Иннокентия в глине.
ИННОКЕНТИЙ
За окном кто-то под гитару еще ведет мелодию.
ПОСТОРОННИЙ. Я вообще-то посторонний. Но наслышан о вас, Федор Иванович.
СЕРГЕЙ. Прошлый раз мы с вами, Федор Иванович, не дотолковали.
САДОВНИК
ИННОКЕНТИЙ (Марии). Слей на руки! (Мария сливает). Так, полотенце или тряпицу! (Мария подает, он вытирает руки). И вдруг он спрашивает меня – «Скажите, за что вас отчислили из университета три года назад?»
Иннокентий почему-то ищет лицо Михаила и смотрит в его лицо.
НАДЕЖДА. И что же дальше?
ИННОКЕНТИЙ. Меня не отчислили, я сам ушел, сказал я. Редактор снова сквозь меня: «Из идейных соображений?» Тут я, ребята, каюсь, забыл и о рабочем самоуправлении и о родимой гидростанции, э-э… Прошу плеснуть…
Все смеются, кроме Садовника. Иннокентию доливают чай. Иннокентий тянет паузу, выпивая малыми глотками чай.
НАДЕЖДА
ИННОКЕНТИЙ. «Если угодно, из высоких идейных соображений», – отвечаю и тут же в упор: «А как вам тайна сия стала известна?» – «А у нас лежит статья известного в городе философа», – ответствует редактор…
Здесь Михаил покачнулся, что недвусмысленно прочитывается решимостью уйти.
САДОВНИК. А что же, Миша, чай?
МАРИЯ
ИННОКЕНТИЙ. Ну, хватит, я пошел
Все стонут.
ИННОКЕНТИЙ
Скрип двери. Входят Ирина и Настя. Ирина утонченная особа, с признаками избранности (дальше станет понятно – в чем ее избранность).
ИРИНА. Вам, Учитель.
Она подает цветы, их принимает Мария.
НАСТЯ. Твои настурции. Но это не все. Мы привели к тебе травника.
Ирина открывает дверь, впуская человека в холщевой одежде и с холщевой сумкой.
ТРАВНИК. Здравствуйте, добрые люди. В сад привела меня прямая дорога.
ИННОКЕНТИЙ. Садовник и печник, а теперь и травник.
Мария проводит травника к столу.
СЕРГЕЙ. Свои недуги лечите или врачуете чужих?
ТРАВНИК. Ныне чужих нет, все соседи. Но ваш город сбился с пути истинного, травы забыли, а хвори разят нещадно малого и взрослого. И вот я пришел. Из России.
САДОВНИК. Рад видеть вас. И тебя, Настя, счастлив видеть.
Настя потаенно улыбается, не поднимая взора.
ПОСТОРОННИЙ. Мне нравится у вас, Федор Иванович. В день рождения чай.
ИННОКЕНТИЙ
СЕРГЕЙ
САДОВНИК. В молодости я пил вино, усладу горькую, но одолел слабость.
Посторонний – человек с позднеобретенной концепцией и потому настырный не только в разговоре, но, очевидно, и в жизни.
ПОСТОРОННИЙ
ТРАВНИК. Слабый, слабый. Никудышный. Не к чему и на свет было являться. Или стоило?
ПОСТОРОННИЙ
СЕРГЕЙ
Надежда, Мария, Ирина враз встали и грациозно изобразили цветущие настурции, общий смех.
ИННОКЕНТИЙ. Не говори красиво.
СЕРГЕЙ
Все встают, вынужден встать и Садовник.
Садовник молча обходит гостей. Настя припадает лбом к его плечу.
Садовник неожиданно гладит по спине Михаила.
ИННОКЕНТИЙ. Ребята, я долго ждал этого часа…
ИРИНА. Я тоже ждала этого часа.
НАДЕЖДА. Сговорились?
МАРИЯ. Кеша, вперед! Здесь все свои.
ПОСТОРОННИЙ. Русские!
НАСТЯ
ПОСТОРОННИЙ. Польска не сгинула?
НАСТЯ. Есть и польская кровь. А Ира чистокровная полячка.
ИРИНА. Нас выслали в Сибирь еще при Александре II, но мы не помешали кровь с вашей.
ПОСТОРОННИЙ. Славяне!
ИРИНА
