клинике, как всегда, царило оживление — дети и их родители сновали во всех направлениях, тут и там мелькали белые халаты врачей и медсестер! Джонатан миновал столик регистратора, не тревожа молодую темноволосую медсестру, склонившуюся над кипой бумаг. Он хорошо знал, куда идти. Кроме того, на этот раз Стаффорд не собирался слишком задерживаться у сына.

Когда он вошел в комнату Алекса, там никого не оказалось. Покрывала на кроватях были сбиты, а окно приоткрыто. Джонатан направился в игровую комнату, находившуюся дальше по коридору. Просторный, светлый зал был расписан изображениями детей, резвящихся на пляже, а на полу валялось множество игрушек всех цветов, видов и размеров.

В игротеке кипела жизнь. Дети кучками сидели на полу, играя в различные игры, многие застыли у экранов компьютеров, совершая путешествие в мир виртуальной реальности. Только некоторые из них подняли головы, заметив Джонатана, и тут же снова вернулись к своим занятиям.

Джонатан сразу же заметил Алекса, расположившегося в углубление сидел в своем кресле на колесиках, склонив темную голову над раскладным столиком, и рисовал цветными мелками, заполняя страницу за страницей в одном из тех альбомов, которые Джонатан регулярно ему привозил.

Стаффорд подошел поближе и, остановившись за спиной сына, принялся с удовольствием рассматривать сделанные уверенной рукой наброски крохотного щенка, доставленного в клинику его, Джонатана, усилиями. Присутствие животных поощрялось врачами, считавшими, что щенки, котята и прочие братья меньшие положительно влияют на больных детей. Судя по тому, с каким энтузиазмом сын повествовал об их проделках, данная концепция вполне себя оправдывала.

— Привет, сын, — негромко произнес Джонатан, обходя кресло и оказываясь в поле зрения мальчика.

— Папочка! — Алекс подпрыгнул в своем кресле, и Стаффорд, наклонился к нему, давая мальчику возможность обнять себя. Ощутив на шее тонкую руку сына, Джонатан разволновался и у него перехватило дыхание.

Так было всегда, но Стаффорд всегда скрывал свои чувства от мальчика. Мгновенно исчезло напряжение и позабылись заботы прошедшего дня. На лице Джонатана заиграла улыбка.

— Я думал, что ты приедешь за мной только завтра. — Узкое лицо мальчика осветилось ответной улыбкой, в которой проглядывала надежда.

— Боюсь, тебе все-таки придется подождать до завтра, но дело в том, что я соскучился… Проезжал мимо и решил заглянуть к тебе.

Поначалу в глазах сына мелькнуло разочарование, но уже в следующее мгновение он снова весело улыбнулся. Теперь в его чертах, являвшихся уменьшенной копией черт отца, светилась радость. Впрочем, во внешности мальчика имелась одна особенность, отличавшая его от отца: Бог одарил его прелестными ямочками на щеках.

— Хорошо, что ты заехал, отец. Сегодня у меня был трудный день.

Джонатан мог сказать о себе то же самое……..

— Что же случилось? — спросил он с улыбкой. — Кто тебе досадил? Старая миссис Ливингетон?

— Нет, она ничего. Иногда ворчит, правда, но я не обращаю внимания.

— Тогда стало быть, дело в Рейли? — Рейли Джонсон был соседом Алекса по комнате. Этого плотного паренька со светлыми волосами за неумеренный аппетит дети называли Ролли, то есть «колобок». Родители привезли мальчика в клинику, надеясь с помощью медицины умерить его усердие по части пожирания гамбургеров.

Алекс покачал головой.

— Нет, он здесь ни при чем. Просто я думал о том, как было бы здорово, если бы все осталось по- прежнему, как несколько лет назад, когда я мог играть в бейсбол и делать все так же, как все другие дети.

Словно железная рука сжала Джонатану грудь.

— Понимаю тебя, сынок. Когда-нибудь ты вылечишься и снова будешь бегать, как раньше.

— То же самое говорит миссис Ливингетон. Она требует, чтобы я продолжил лечение и тренировки, поскольку в противном случае ноги у меня ослабнут, но…

— «Но»?

— Временами я теряю веру в ее слова.

Джонатан потрепал сына по плечу. Обыкновенно настроение у Алекса было хорошим и он редко заговаривал о своем параличе и о том случае, который его вызвал. Но временами мальчик был не в силах противиться унынию, и тогда он отказывался встречаться с другими детьми, которые могли делать то, чего он сам делать был не в состоянии. Но это было частью медицинской концепции — создать у ребенка сильнейшее желание снова сделаться нормальным, давая ему тем самым возможность преодолеть болезнь.

— Знаю, как тебе тяжело, сын. Но доктора верят, что ты поправишься, и я тоже в это верю.

Посмотрев на отца, Алекс понял, что тот в самом деле верит в его грядущее освобождение от надоевшего кресла на колесиках, и просиял, продемонстрировав при этом очаровательные ямочки на щеках.

— Я рад, что ты приехал, папочка.

— Я тоже, сын.

Потом они разговорились о наброске, который сделал Алекс. Джонатан похвалил работу, перелистал несколько страниц альбома, и тут в комнату вплыла миссис Ливингстон, загородив на время своим массивным бюстом дверной проем.

— Добрый вечер, мистер Стаффорд. Я и не заметила, как вы вошли.. — Разочарованное выражение, которое в этот миг появилось на ее лице, свидетельствовало о том, что, случись Такое, визиту Стаффорда вряд ли суждено было продлиться — если бы он состоялся вообще. Она знала, как воздействовать на Джонатана, апеллируя к состоянию здоровья его сына, и в этой связи поступала так, как ей было удобно.

— Я уже ухожу, миссис Ливингстон. — На прощание отец пожал руку Алекса — маленькое подобие своей собственной руки. — До завтра, сынок. Мы отправимся с тобой в зоопарк. Туда привезли очень редкую белую тигрицу и двух ее детенышей. Тебе будет интересно на них взглянуть.

Алекс вспыхнул от удовольствия.

— Я хочу их нарисовать;

— Не вижу причины, отчего бы этого не сделать.

— Это было бы здорово, правда, отец?!

Еще одно торопливое объятие — и Джонатан удалился. Он был рад, что заглянул к сыну, что бы там ни говорили врачи и психиатры, его сын был самым нормальным ребенком, какого ему только приходилось встречать.

С другой стороны, в таких вопросах специалисты разбирались лучше его. Они обещали, что время, проведенное мальчиком вдали от дома, со временем положительно скажется на его состоянии. Правда, за шесть месяцев, что прошли с момента добровольного заключения в клинике, здоровье мальчика зримо не улучшилось, но врачи были убеждены, что полное излечение тем не менее наступит.

Если, разумеется, не последует никаких осложнений.

Джонатан подумал о Девон и ее нерушимом желании продолжить свой экскурс в прошлое его рода. Рано или поздно она узнает, что несчастный случай с Алексом произошел в Стаффорде. Имя его сына будет упомянуто в ее сумасбродном произведении — а дальше пошло-поехало. Снова всплывут забытые сплетни и слухи, и в результате может пострадать здоровье Алекса. Надо изыскать способ остановить Девон, коль скоро все его попытки отговорить ее от задуманного оказались несостоятельными.

Больше всего на свете Джонатану хотелось, чтобы его сын вернулся домой.

Пребывание в «Потусторонней книге» утомило Девон больше, нежели она ожидала. Войдя в квартиру и швырнув на диван тяжелую сумку с книгами, она включила стереосистему и выбрала пластинку с записями гитариста Андреса Сеговии, чья игра, как она надеялась, должна была успокоить ее нервы.

Потом Девон проверила звонки, поступившие на автоответчик в ее отсутствие, и отметила в блокноте наиболее срочные, после чего в изнеможении опустилась на диван и только взялась за новые книги, как услышала знакомый стук в дверь. Два коротких удара, перерыв, и потом еще два: Майкл. У него по-