волосы, волной падавшие до пят. Вице-королева сама подвела ее за руку к столу своего супруга. Даже настоятельница поразилась виду девочки, какому-то будто исходящему от нее свету, красоте ее волос. Вице-королева сказала мужу на ухо:

— Она одержима бесом.

Вице-король отказался поверить. Он уже видел в Бургосе одну одержимую, которая, не переставая, испражнялась ночи напролет, пока не загадила всю комнату. Чтобы уберечь Марию Анхелу от подобной участи, он велел показать ее своим медикам. Они не обнаружили у нее ни малейшего симптома бешенства и согласились с мнением Абренунсио, что она скорее всего не заразна. Тем не менее никто из них не счел себя вправе сомневаться в том, что в нее вселился бес.

Высокий визит побудил епископа снова задуматься о донесениях настоятельницы и о судьбе Марии Анхелы. Каэтано Делауро, в свою очередь, размышлял о возможности ее очищения, которое предварило бы экзорцизм, и, размышляя, сутками сидел в библиотеке на хлебе и воде. Но так ничего и не надумал. Для него настали мучительные ночи и тревожные дни, когда одним лишь сочинением безудержно страстных стихов ему удавалось приглушать терзания плоти.

Некоторые из его поэм были обнаружены век спустя в запустелой библиотеке среди пожелтевших манускриптов. Единственной рукописью, которую удалось полностью восстановить и прочитать, были его воспоминания о себе, двенадцатилетнем мальчугане, сидящем на большом сундуке под моросящим весенним дождиком в каменном патио семинарии Авилы. Несколько дней добирался он сюда из Толедо в повозке, запряженной мулом, одетый в перешитый для него старый костюм отца. Его сундук был вдвое тяжелее, чем он сам, ибо мать постаралась впихнуть туда все, что, по ее убеждению, было необходимо для того, чтобы без нужды прожить до конца срока послушничества. Привратник помог ему дотащить сундучище до середины патио и оставил мокнуть под дождем.

— Поднимешься с пожитками на третий этаж, — сказал он мальчику. — Там тебе укажут твое место в спальне для послушников.

Как по команде все семинаристы высыпали на балконы, любопытствуя, что же станет делать со своим багажом новичок, который, о том не подозревая, оказался в роли главного героя драмы. Когда до него дошло, что никто и не мыслит ему помочь, он вытащил из сундука столько вещей, сколько смог унести в охапке, и поплелся на третий этаж по голым каменным ступенькам. Кто-то показал ему в спальне его место в двойном ряду кроватей. Каэтано свалил вещи на свою кровать, снова спустился в патио и еще четырежды ходил вверх-вниз, пока не перетащил все барахло. Под конец схватил ранец и пустой сундук за ручку и поволок вверх.

Учителя и ученики, наблюдавшие за ним с балконов, молча встречали его между этажами. Однако падре ректор, ждавший его на площадке перед третьим этажом, вдруг громко захлопал в ладоши. Остальные тоже разразились бурными аплодисментами. Оказалось, что Каэтано блестяще выдержал первое испытание, которому подвергались в семинарии все новички-послушники: каждый должен был суметь втащить свой тяжеленный багаж до дверей спальни, никого ни о чем не спрашивая и ни у кого не прося помощи. Быстрота соображения, покладистый характер и завидное упорство Каэтано были отмечены ректором и поставлены в пример остальным ученикам.

Самое же яркое впечатление о той поре ему оставил разговор с ректором тем же самым вечером в кабинете последнего. Ректор вызвал его, желая поговорить о единственной книге, обнаруженной среди вещей новичка. Книга была растрепанной, зачитанной и без обложки, такой, какую мальчик случайно нашел в шкафу отца. Он читал ее отрывками по пути и жаждал узнать конец. Падре ректор поинтересовался его мнением об этой книге.

— Когда дочитаю, тогда смогу сказать, — ответил он.

Ректор с довольной усмешкой спрятал книгу в стол под ключ.

— Ты ее никогда не дочитаешь, — сказал он. — Это еретическая книга.

Двадцать пять лет спустя, в тиши епископской библиотеки ему подумалось, что столько запрещенных книг прошло через его руки, но той увлекательной книги так и не довелось увидеть. И он внутренне содрогнулся: тот разговор с ректором определил всю его дальнейшую жизнь, а новая, непредсказуемая жизнь начиналась теперь.

Едва он приступил к вечерней молитве на восьмой день поста, как ему сообщили, что епископ ожидает его в зале для встречи вице-короля. Решение нанести визит епископу вице-король неожиданно принял во время своей первой прогулки по городу. Ему пришлось какое-то время посидеть на террасе под желтыми колокольчиками, прежде чем пройти в залу, которую спешно и кое-как привели в порядок служки, оказавшиеся под рукой.

Епископ принял гостя в окружении шести сановных священнослужителей. По его правую руку сидел Каэтано Делауро, который был представлен вице-королю без всяких титулов, — только по имени и фамилии. До того как начать беседу, вице-король окинул сочувственным взором облупленные стены, ветхие портьеры, грубую кустарную мебель и служителей церкви, истекающих потом в своих невзрачных одеяниях. Уязвленный в своей гордости епископ промолвил: «Мы — дети Иосифа-плотника». Вице-король понимающе кивнул и принялся рассказывать о планах и решениях, принятых в первую неделю своего здешнего пребывания. Он разглагольствовал о благих намерениях развивать торговлю с английскими Антиллами после того, как здесь будут залечены раны войны, о необходимости всемерной материальной поддержки местному образованию, о содействии процветанию литературы и искусства, дабы колониальное захолустье внесло свою лепту в мировую культуру.

— Настали времена обновления, — сказал он.

Епископ еще раз убедился во всемогуществе земных властителей. Он ткнул дрожащим указательным пальцем в сторону Делауро и сказал вице-королю:

— Падре Каэтано у нас в русле всех нынешних новаций.

Вице-король последовал взглядом за указательным пальцем и встретил отрешенный взгляд и удивленные немигающие глаза. Он спросил Делауро с искренним интересом:

— Ты Лейбница читал?

— Да, Ваше Высочество, — ответил Делауро и уточнил: — В силу своих служебных обязанностей.

К концу визита стало ясно, что больше всего вице-короля интересует дело Марии Анхелы. «Ради ее же блага, — объяснил он, — и для успокоения настоятельницы, душевные терзания которой невыразимы».

— Мы еще не обладаем всей полнотой доказательств, но вести из монастыря говорят о том, что бедное создание одержимо бесом, — сказал епископ. — Настоятельнице это известно лучше, чем нам.

— Она полагает, что вы угодили в западню Сатаны, — сказал вице-король.

— Не только мы, а вся Испания, — сказал епископ. — Мы пересекли океан для того, чтобы нести сюда веру Христову, и мы добиваемся успеха, приобщаем людей к мессам, церковным процессиям и святым праздникам, — людей, но не их души.

Он сообщил, что на Юкатане сооружаются величественные соборы, призванные затмить пирамиды язычников, но не берется в расчет тот факт, что индейцы посещают богослужения только для того, чтобы приходить к своим святилищам, которые скрыты под серебряными алтарями. Он говорил о непотребном кровосмешении, которое началось после Конкисты: кровь испанца сливается с кровью индейца, кровь тех и других — с кровью негров всех мастей, вплоть до африканских мусульман. Спрашивается: не станет ли подобное богопротивное смешение препятствием ко вхождению в Царство Божие?

Тяжелое дыхание и хриплый кашель не помешали епископу до конца высказать свою озабоченность и задать вице-королю вопрос:

— Разве все это не ловушки Дьявола?

Вице-король помрачнел.

— Упадочнические настроения Вашего Высокопреосвященства вызывают тревогу, — сказал он.

— Не опасайтесь, Ваше Высочество, — ответил епископ ласково и примирительно. — Я делаю все от меня зависящее, дабы доказать силу веры, которую мы насаждаем с единственной целью: сделать здешний люд достойным наших жертв.

Вице-король вернулся к главной теме.

— Как я понимаю, беспокойство настоятельницы связано с насущными житейскими заботами, — сказал он. — По ее мнению, другие монастыри могут предоставить лучшие условия для разрешения этой трудной проблемы.