делать…
Но Делауро молча закрыл за собой дверь, горько разочарованный тем, что Мария Анхела не нуждается ни в чьей помощи и хочет в тиши своей камеры одна избавляться от страха смерти.
Всю эту неделю мать Хосефа Миранда регулярно посылала епископу горы жалоб и обвинений, скрупулезно собранных и записанных. Она ссылалась на показания кларисок и считала, что Марию Анхелу давным-давно следовало бы наказать за массу явных преступлений. Настоятельница снова и снова отправляла епископу официальные донесения с перечислением невероятных событий, объяснить которые можно только бесстыдным союзом девочки с дьяволом. Финальным аккордом послужил ее пылкий навет, выражавший возмущение высокомерием Каэтано Делауро, его вольнодумством, враждебным отношением лично к ней, матери Хосефе, и нарушением ее запрета приносить в монастырь всякую еду.
Епископ показал донесения Делауро, и тот, придя домой, детально ознакомился с материалом. Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Закрыв последнюю страницу, он прошептал с тихим гневом:
— Если кто-нибудь и одержим всеми бесами сразу, так это Хосефа Миранда. Бесами зла, нетерпимости, тупости. Омерзительно!
Епископ был удивлен его гневом. Делауро постарался излагать свои мысли более спокойным тоном.
— Хочу сказать, что она предписывает девочке такую сверхъестественную силу, столько дьявольского умения, что сама выглядит прислужницей дьявола.
— Мое облачение не позволяет мне согласиться с тобой, — сказал епископ. — Но я был бы рад это сделать.
Он предостерег Делауро от каких-либо неосмотрительных действий и попросил его снисходительно отнестись к злопыханиям настоятельницы.
— В Евангелии много подобных женщин, да есть еще и похуже. Но Иисус всех их миловал.
Он было хотел еще что-то добавить, но сильный удар грома потряс дворец и покатился на море, а стена хлынувшего дождя отгородила собеседников от остального мира. Епископ потянулся в качалке и впал в меланхолию.
— Чужие мы… — вздохнул он.
— Кому?
— Друг другу, — сказал епископ. — Разве это хорошо когда люди могут год прожить и не знать, живы их родители или нет? — Не получив ответа, он утонул в своей печали. — Меня приводит в ужас одна лишь мысль о том, что мы сейчас здесь бодрствуем, а в нашей далекой Испании стоит глубокая ночь.
— Мы не можем остановить вращение Земли.
— Но мы могли бы не знать об этом, дабы не нарушать свой душевный покой, — сказал епископ. — Галилею не только не хватало веры, — у него не было сердца.
Делауро не удивляли его приступы недовольства мироустройством в тоскливые непогожие ночи с тех пор, как старость вдруг взяла верх. Оставалось лишь отвлекать старика от черных дум до прихода сна.
В конце месяца было торжественно обнародовано сообщение о предстоящем визите в город нового вице-короля, дона Родриго де Буэн-Лосано по дороге в его резиденцию в провинции Санта-Фе. Он прибыл со своей свитой придворных и прислужников, слуг и личных медиков, и со струнным квартетом музыкантов, отряженных ему королевой для того, чтобы разгонять его тоску в дебрях Индий. Вице-королева была чем-то похожа на настоятельницу и пожелала разместиться в монастыре.
Мария Анхела была на время забыта среди шипящих растворов извести, горячих испарений смолы, дробного перестука молотков и громкой ругани ремесленного люда, заполнявшего монастырь с утра до вечера. Строительный помост обрушился со страшным грохотом. Один каменщик погиб, и семь работников получили ранения. Настоятельница приписала несчастье бесовским силам Марии Анхелы и воспользовалась случаем, чтобы потребовать ее переселения в другой монастырь на все время торжеств. Главной причиной требования на этот раз послужило то, что соседство одержимой бесом особы не могло понравиться вице- королеве. Епископ ничего не ответил.
Дон Родриго де Буэн-Лосано, родом из Астурии, был зрелым видным мужчиной, чемпионом по баскской пелоте и отстрелу куропаток. Его достоинства компенсировали те двадцать два года, которые он проигрывал в возрасте своей юной супруге. Громкий хохот частенько сотрясал его массивное тело, ибо посмеяться он любил, в том числе и над самим собой. Едва первый летний ветерок с Карибского моря прорвался сквозь трескотню африканских тамборов и густой аромат цветущих гуайяв, он сбросил весеннее одеяние и стал разгуливать с обнаженной грудью, вводя в смущение чопорных сеньор. С корабля он сошел без всякой помпы — без речей и ружейной пальбы. В его честь в городе разрешили плясать фанданго, бунд и кумбиямбу, запрещенные епископом, а также устраивали бои быков и петушиные сражения.
Вице-королева, едва достигшая совершеннолетия, была особой очень деятельной и немного взбалмошной. Бурей ворвалась она в монастырь; не было угла, куда бы она не сунула нос, и вопроса, в который она бы не влезла, и вообще там не нашлось ничего хорошего, чего бы ей не хотелось сделать еще лучше. Во время прогулки по монастырю она вознамерилась решать все проблемы с легкостью первой дамы королевства. Ее беспокойный нрав тревожил настоятельницу, которая предпочла бы не показывать ей тюремный дом.
— Ничего интересного, — сказала она. — Там находятся всего две узницы, да к тому же одна из них одержима бесом.
Этих слов оказалось достаточно, чтобы пробудить живой интерес вице-королевы. Для нее не имело значения, прибраны ли камеры и подготовлены ли узницы к ее визиту. Как только раскрылась дверь, Мартина Лаборде припала к ее ногам с просьбой о помиловании.
Просьбу эту едва ли было легко выполнить после ее двух попыток к бегству. Первый побег был затеян шесть лет назад и предпринят через выходящее на море окно. Сообщницами стали три монахини, приговоренные за разные преступления на различный срок. Одной удалось бежать. После этого на окна поставили решетки, а патио под окнами оградили. На следующий год три оставшиеся заключенные связали уснувшую тюремщицу и выбрались через черный ход. Семья Мартины, следуя совету ее исповедника, вернула ее в монастырь. В течение долгих четырех лет она сидела в одиночной камере. Визиты посетителей и присутствие на мессе в часовне были запрещены. Таким образом, помилование, казалось, было исключено. Однако вице-королева пообещала ходатайствовать за нее перед супругом.
Воздух в камере Марии Анхелы был отравлен терпким запахом известки и испарениями смолы, но чистота была наведена. Когда тюремщица открыла дверь, на вице-королеву пахнуло холодом. Мария Анхела в полосатом балахоне и грязных шлепанцах тихо сидела в углу и вязала, довольствуясь собственным светом. Она подняла голову только после приветствия высокой гостьи. Вице-королева уловила в ее взгляде нечто волнующее и таинственное, прошептала «Сантисимо Сакраменто» и хотела шагнуть в камеру.
— Не надо, — шепнула настоятельница. — Она — как тигрица! — И схватила гостью за руку.
Вице-королева не вошла, но вид Марии Анхелы вдруг внушил ей мысль, что это существо надо непременно освободить.
Городской губернатор, холостяк и женолюб, дал в честь вице-короля ужин для одних лишь мужчин. Он услаждал слух и взор вице-короля испанским струнным квартетом, ансамблем волынок и тамборов из Сан- Хасинто, пляской с ужимками и кривляньем разодетых негров, пародировавших танцы белых. На десерт в глубине зала распахнулся занавес и перед публикой предстала абиссинская раба-красавица, за которую губернатор заплатил чистым золотом. На ней была одна лишь прозрачная туника, и это заставляло еще более остро ощущать всю опасность ее наготы. Покрасовавшись некоторое время перед публикой, она остановилась перед вице-королем, и туника соскользнула с ее тела на пол.
Совершенство абиссинки подавляло, гладкие плечи не были обезображены клеймом продавца, спина не была изуродована инициалами первого хозяина, и от нее веяло гордой уверенностью в себе. Вице-король побледнел, перевел дух и махнул рукой, мол, сгинь, колдовское видение.
— Уберите ее, ради всех святых, — приказал он. — Не желаю видеть ее до конца своих дней.
Возможно, в качестве возмездия за фривольность губернатора вице-королева решила представить Марию Анхелу во всей красе на ужине, который устроила настоятельница в своей личной трапезной. Мартина Лаборде посоветовала: «Не снимайте с нее ожерелья и браслеты, они ей очень идут». Так и сделали. На девочку надели бабушкино платье, в котором она пришла в монастырь, умыли и расчесали
