с красными, будто обмороженными руками. Вид у таксиста был такой, словно он несколько лет скитался по золотым приискам, отбиваясь от конкурентов, но в результате остался ни с чем и теперь вынужден от безысходности подрабатывать частным извозом. Василевскому сейчас требовался именно такой отчаянный помощник. Правда, водила запросил такую цену, как будто собирался ехать на край света, но Василевский не спорил. В душе он понимал, что поездка того стоит. К тому же по некоторым приметам он смог предположить, что его новый знакомый сможет пригодиться не только в качестве шофера. Так, например, когда Василевский поинтересовался, не возит ли Семен (так звали таксиста) с собой чего-нибудь тяжелого на случай обороны, тот откликнулся с охотой и сказал с тяжелой кривой усмешкой:

– Тяжелое – не тяжелое, но если приложу, то мало не покажется! А что, есть опасения?

Опасения у Василевского были. Он оценил молчаливое согласие Семена разделить эти опасения, однако понимал, что такая готовность стоит дорого, и накинул еще сверх счетчика. После этого мрачная физиономия Семена даже словно бы чуть-чуть просветлела. Не откладывая дела в долгий ящик, они поехали.

С расспросами Семен не приставал. Он мог, видимо, молчать часами без особого вреда для здоровья. Василевскому сейчас тоже не хотелось разговаривать. И вообще, он решил поберечь силы, представляя себе, сколько придется рассказывать в кабинете следователя.

Первым делом в Москве Василевский позвонил одному из химиков. Он подумал, что пожилой человек Павел Евгеньевич должен сидеть дома. Однако он ошибся. Жена старого хрыча сообщила, что Павел Евгеньевич ушел на работу.

«Идиоты! – подумал про себя Василевский. – Кажется, они, как в советское время, продолжают ежедневно таскаться в эту чертову лабораторию отсиживать часы! Ударники капиталистического труда! На тринадцатую зарплату рассчитывают, что ли? Лучше бы подумали о том, как спрятать подальше свои задницы, лохи беспросветные!»

– Давай, гони в Тропарево! – распорядился он, называя таксисту адрес «секретной» лаборатории.

На самом деле всей секретности в их лаборатории было всего лишь строгая надпись на дверях «Посторонним вход воспрещен!», но и без нее мало у кого возникало желание совать нос в эту скучную богадельню, где среди стекляшек и спиртовок горбились ботаники-интеллигенты. Никто ведь и не подозревал, чем они тут занимаются.

Надпись по-прежнему никуда не делась. И оба химика, как и предполагал Василевский, торчали на своих рабочих местах. Чем они занимались – травили анекдоты или повторяли свою химию – было неизвестно, но физиономии у них были кисловатые. Василевский их понимал. С тех пор, как Туманов сел за решетку, финансирование прикладных исследований прекратилось. Интеллигенты оказались в том положении, в каком прежде постоянно находились простые труженики Америки, – неуверенность в завтрашнем дне, нищета и призрак безработицы.

Неожиданное появление Василевского показалось им небесным знамением. Смущенно запахивая полы белых халатов, они окружили его, с ходу забросав вопросами. Смысл их, в основном, сводился к тому, что им страшно неудобно сидеть без работы, что они готовы к новым трудовым подвигам и рады, что про них вспомнили. Из всего этого лепета Василевского по-настоящему заинтересовало только одно сообщение. Пожалуй даже, не заинтересовало, а просто резануло по нервам. Молодой доцент Виталий Васильевич, поправляя на бледном носу очки, вдруг обмолвился:

– Вас то несколько дней никого не было, то сразу один за другим! Тут буквально перед вашим приходом Всеволод Игнатьевич звонил, интересовался, на месте ли мы и что делаем. А что нам делать? Вы про нас забыли...

Он говорил шутливо-заискивающим тоном, но Василевский даже не улыбнулся.

– Что?! Какой Всеволод Игнатьевич? Когда звонил? По какому телефону? Что сказал?

Доцент заговорил, словно оправдываясь:

– Так это... Из вашей организации кто-то. Честно говоря, мы этого человека и сами не знаем. Но я так понял, что он из руководства. Потому что, сами понимаете... Во-первых, он мой телефон знает, а я никому, кроме вас, его не давал, правильно?

Василевский и сам знал, что не давал. Это могло означать только одно – номер телефона доцента неведомый Всеволод Игнатьевич получил непосредственно от Туманова. Василевский всю информацию по химикам передал Туманову лично. Больше никто про это знать не мог. Но зато Василевскому был не известен никакой Всеволод Игнатьевич. Что это еще за фигура? Василевский ощутил смутное беспокойство, как утром, когда в воротах лесопилки нарисовался большой автомобиль с затененными стеклами.

– Так, что он вам еще говорил? – нетерпеливо спросил Василевский. – Вспомни все дословно!

– Да что говорил? Похвалил, что правильно мы здесь сидим. Сказал, чтобы не расходились – он к нам сейчас подъедет. Когда вы пришли, мы подумали, что это он.

– Он подъедет?! Зачем?

– Он не объяснил, – виновато ответил химик.

– Твою мать! – с чувством сказал Василевский. – Так я вам вот что скажу, мужики, – нет у нас никакого Всеволода Игнатьевича, понятно? Когти рвать вам надо. Сматываемся по-быстрому! Я на машине, подкину вас куда следует.

Химики, старый и молодой, обменялись растерянными взглядами, и Павел Евгеньевич, пощипывая пробитую сединой бородку, рискнул поинтересоваться, куда именно следует им быть сейчас «подкинутыми».

Василевский прикинул в уме возможные скорые неприятности и решил сыграть ва-банк – этих ботаников нужно пронять хорошенько. Иногда они бывают на редкость упрямыми и непонятливыми.

– Мы должны сейчас же явиться в милицию, мужики! – сурово сказал он. – Оформить явку с повинной.

– Как явку? – вытаращил глаза старик. – Вы что такое говорите?.. Это шутка такая?

– Какие уж тут шутки! – фыркнул Василевский. – Этот Всеволод Игнатьевич сюда затем едет, чтобы вас убить. Доступно? А вместе с вами и меня, если я тут с вами проканителюсь. А оно мне надо? Так что быстренько шевелим копытами...

– Позвольте! – с некоторым нажимом встрял молодой доцент. – О какой явке с повинной идет речь? В чем мы должны с коллегой признаваться? Мы ничего противозаконного не делали...

– Серьезно? – Василевский ожег его уничтожающим взглядом. – Вы тут сахарную вату изготавливали! Не смешите мою задницу! За вашу деятельность, знаете, что положено? Я, конечно, в ваших химикалиях не разбираюсь, но та штука, которую вы замутили в последний раз, чуть не отправила на тот свет десяток человек. А уж шороху понаделала на всю Москву! «Белый континент» до сих пор по инстанциям доказывает, что они не диверсанты-отравители.

– Постойте! – схватил его за руку Павел Евгеньевич. – На что вы намекаете? Что наши разработки послужили орудием для устранения конкурентов? Вы использовали их, чтобы отравлять пищевые продукты?

– Вот только не надо изображать из себя невинную овечку! – презрительно сказал Василевский. – Яды придумали не для того, чтобы укреплять здоровье. А то вы не понимали, чем занимаетесь!

– Но мы думали... – упавшим голосом проговорил старик. – Мы думали, это в промышленных целях...

– Ладно, Павел Евгеньевич, чего там! – вдруг махнул рукой молодой. – Все мы понимали. Не хотели понимать, это вернее. Только я никак не соображу – вам-то чего вдруг понадобилось нас в милицию направлять? Вы же вместе с нами сядете!

– Молодой человек! – важно сказал Василевский. – В отличие от вас, я полностью отдаю отчет в своих действиях. В милиции у меня есть свои люди. И зачем сразу это грубое слово – сядете?! Вы разве не слышали о явке с повинной? Признаетесь, раскаетесь и отделаетесь условными сроками. Все будет тип-топ, как у вас, доцентов, говорится. Только хватит уже препираться, нам нужно двигать.

Павел Евгеньевич трясущимися руками схватился за спинку стула, шатаясь, сумел кое-как усесться. Василевский посмотрел на него с досадой.

– Какой позор! – с тоской воскликнул старый ученый. – Павел Терлецкий – преступник! Он явился с повинной! Лучше самому в петлю!

– Ну, придумали! – сердито сказал Василевский. – Кому лучше-то будет? Уж явно не вам и не вашей