В соседнем вагоне был точно такой же кавардак. Гуров снова позвал врача. К нему протолкался лысоватый мужчина в брюках и пижамной куртке. У него были большие руки и холодноватые спокойные глаза.

– Я врач, – сказал он. – Кому требуется помощь?

– На задней площадке лежит человек, – объяснил Гуров. – Ножевое ранение в живот. Сделайте все, что в ваших силах, доктор!

– Понял, – просто сказал врач и с решительным видом стал пробиваться через толпу к выходу. – Дорогу! Дайте же дорогу, черт возьми!

Гуров поспешил дальше. В каждом вагоне он заставал одно и то же – беспорядок, панику, бестолковую суету. В такой обстановке не только сумку с деньгами – корову увести можно. Гуров доверял Глузскому и его людям, но все произошло так неожиданно и нелепо, что ручаться ни за что было нельзя. Ему захотелось самому немедленно взглянуть на то, что творится в купейном вагоне.

Но дойти туда он не успел. В очередном тамбуре навстречу ему с перекошенным лицом вдруг выскочил Глузский.

– Лев Иванович! Уходят! – закричал он. – Вся банда! Трое! В лес побежали! Сумка у них!

За спиной у Глузского маячил проводник с ключами в руках. Он отпер дверь и распахнул ее. Смолистый холодный воздух ворвался в тамбур. Гуров колебался одну секунду.

– Ладно, бери своих и преследуй! – распорядился он. – Только Веригина оставь. Я тут сейчас разберусь и тоже… Куда они побежали?

– Влево от поезда! – махнул рукой Глузский. – В лес ушли! А что у тебя на щеке кровь? Ранен?

Гуров потрогал щеку – она была липкой от крови, наклейка слетела.

– Старые раны, – нетерпеливо сказал он. – Двигай, Глузский!

Тот повернулся и спрыгнул на землю. Гуров видел, как он машет кому-то рукой. Наверное, собирал своих.

– Веригин, останься! – вдруг заорал Глузский. – На месте, я сказал!

Гуров подумал, что будет проще добраться до нужного вагона по насыпи, и спустился по ступенькам вслед за Глузским. Но того уже и след простыл – он и еще трое оперативников скрылись в зарослях молодых сосен под насыпью.

Гуров пробежал вдоль всего состава, из окон и дверей которого выглядывали растерянные пассажиры, и поднялся во второй вагон. Опер Веригин встретил его на площадке. Физиономия у него была кислая.

– Докладывай! – с ходу потребовал Гуров.

– Да что докладывать! – махнул рукой Веригин. – Дурдом какой-то! Прошелся я по вагону, в окно посмотрел. Потом Бардин из купе появился и в тот конец отправился. Я стою, наблюдаю. В купе никто не входил, ни одна живая душа. Потом вдруг как шарахнет!.. Стоп-кран, значит, сорвал кто-то. Я еле на ногах устоял. А пассажирам пришлось туго – большинство ведь спали. Как груши с полок посыпались. Вопли, плач… Я говорю, дурдом полный! Потом начали все в коридор выскакивать…

– Из двенадцатого купе кто-нибудь выходил? – спросил Гуров.

– Все выскочили, – подтвердил Веригин. – Как один человек. Коридор был забит, как на базаре. Я глотку надорвал, пока уговорил всех на место вернуться и сохранять спокойствие. Как бараны, честное слово!

– Как бараны, значит? – задумчиво повторил Гуров. – А поконкретнее можно? В двенадцатое купе кто- нибудь в этот момент проникал? Сумку выносили?

– Никак нет! – бодро отрапортовал Веригин, но тут же по лицу его пробежала тень, и он, преодолевая естественное желание соврать, поправился: – То есть виноват, товарищ полковник, до конца не уверен. Если честно, то секунд тридцать не владел ситуацией. Такой здесь был дурдом… Но вообще-то, по-моему, все пассажиры на местах, за исключением Бардина, конечно. А посторонний в этой суматохе за тридцать секунд не успел бы пробиться, взять сумку и уйти. Физически бы не смог. А тут уже кто-то из наших закричал, что сумку уносят, я в окошко выглянул – точно, бегут в лес трое и сумку тащат. Только… – Он робко посмотрел в глаза Гурову.

– Что – только? – сдержанно спросил Гуров, которому в глубине души очень хотелось сорвать злость на нерадивом опере.

– Мне показалось, товарищ полковник, что сумка у них другая, – неуверенно сказал Веригин.

– Что значит – другая? – резко спросил Гуров.

«Сам виноват, – подумал он про себя. – Нечего было поручать важное дело человеку, которого плохо знаешь. За купе нужно было наблюдать самому. Бардина-то ты все равно не уберег. Значит, и жаловаться не на кого».

– Другая сумка, – повторил Веригин. – Во-первых, форма вроде другая, а во-вторых, по тому, как ее несли, видно было, что она легкая. У Бардина-то тяжелая была, даже со стороны заметно.

Гуров посмотрел на него с интересом.

– Ну-ка, – сказал он. – Пошли в купе. Что-то ты странное говоришь. Если так, то сумка на месте должна быть.

– Нет ее на месте, – упавшим голосом произнес Веригин.

– Тогда, значит, ты ошибся? – сказал Гуров.

– Мне кажется, не ошибся, товарищ полковник, – робко возразил опер. – Но и этой сумки на месте тоже нет.

– Пошли смотреть! – решительно заявил Гуров и шагнул к двери купе.

Веригин не тронулся с места и взглядом показал Гурову куда-то за спину.