ошибаетесь. Наша студия – это почти благотворительная организация. Если заглянуть в наши бухгалтерские отчеты…

– А можно? – быстро спросил Крячко.

– Только при наличии соответствующего постановления, – тонко улыбнулся Игнатьев. – Скрывать мне нечего, но и праздное любопытство я поощрять не намерен. Все должно проходить в установленном порядке. У вас есть такое постановление, господа? Если нет, то, извините, вынужден вас просить удалиться. У меня дела.

– Да ведь и мы тоже не туристы, Валентин Владимирович, – возразил Гуров с досадой. – Согласен, без постановления изымать вашу документацию мы не имеем права, но мы на это и не претендуем. Побеседовать-то мы можем? Уверяю вас, это не займет много времени.

Игнатьев смотрел на них со странным выражением на лице. Он нисколько не боялся, но только воспитание удерживало его от сильных выражений. Наконец он сдался.

– Ну, хорошо! – заявил он, усаживаясь в мягкое кресло сбоку от большого стола из светлого дерева. – Предмет нашей беседы, господа?.. Пожалуй, я закурю, раз уж вы настаиваете. И кстати, не желаете ли сигару? Не сочтите это за подкуп должностного лица…

Он протянул Гурову изящную коробочку с золоченым вензелем на крышке. В коробочке лежали тонкие сигары, источавшие аппетитный пряный запах. Гуров отрицательно покачал головой, и тогда Игнатьев протянул коробочку Крячко. Тот немедленно взял сигару, лихо откусил кончик, выплюнул и полез в карман за зажигалкой.

– Сигары я вообще-то не люблю, – откровенно сказал он. – И затянуться толком нельзя, и листья в рот лезут… Но от халявы, как говорится, просто грех отказываться… А насчет предмета нашей беседы товарищ мой лучше скажет.

Поняв, что весь первоначальный план все равно летит к черту, Гуров сказал откровенно:

– Оставим вашу бухгалтерию в покое, Валентин Владимирович. Откровенно говоря, мы немного слукавили, когда намекали, будто она нас интересует. Нас интересует совсем другое. Скажите, пожалуйста, у вас большой штат?

Игнатьев, не торопясь, обрезал кончик сигары маленькими ножничками, так же неторопливо закурил, выпустил дым к потолку, откинувшись в кресле с весьма задумчивым видом, и лишь потом сказал, словно размышляя вслух:

– Если речь зашла про штат, то вариантов нет – это уголовный розыск. В конце концов, не ищете же вы здесь нелегальных иммигрантов? Значит, уголовный розыск.

– Забавная у вас логика, – сказал Крячко, поглядывая на Игнатьева сквозь сигарный дым. – Вы так уверенно это заявляете, будто половина штата у вас – уголовники.

– Я знаю жизнь, – коротко заявил Игнатьев. – Но ума не приложу, кто из моих коллег мог нарушить закон. Это ДТП?

– Речь не идет пока ни о каком нарушении закона, Валентин Владимирович, – остановил его Гуров. – Вам всего лишь задали вопрос о ваших кадрах. Надеюсь, это не военная тайна?

– Отнюдь, – покачал головой Игнатьев. – Вообще испытываю неприязнь ко всему военному. Есть такой грех. Но, прежде чем отвечать на ваши вопросы, мне хотелось бы знать, что произошло. Мне не хотелось бы причинять вреда своим людям, даже невольно.

– То есть вы намерены утаить от нас те сведения, которые могут нанести ущерб вашим работникам? – уточнил Гуров. – Должен напомнить, Валентин Владимирович, что хотя у нас с вами и частная беседа, но последствия у нее могут быть самыми неожиданными. Поэтому прошу быть осмотрительнее в своих намерениях. Это может вас далеко завести.

– Вы меня пугаете? – иронически осведомился Игнатьев. – Но мне нечего бояться. Абсолютно. Ваше рвение, наверное, похвально, но в данном случае совершенно неуместно. Вы говорите загадками, делаете угрожающие намеки, и это невольно заставляет меня насторожиться. Не забывайте, я всегда могу рассчитывать на помощь своих друзей… Вот, например, сегодня я ужинаю с господином Лавлинцевым из администрации президента. При случае мне будет совсем нетрудно сообщить ему ваши фамилии. Важно то, в каком контексте я это сделаю…

Он выдержал великолепную многозначительную паузу и спокойно затянулся сигарой. Гуров сказал:

– А всего-то речь шла о том, кто у вас работает. Честно говоря, не понимаю вашей реакции. Вы нервничаете?

– Разве я нервничаю? – удивился Игнатьев. – Извольте, я отвечу на ваш вопрос. Работает у меня всего-навсего три человека – мой водитель и два наших преподавателя – Маргарита Туманова и Сизов Вячеслав Карлович. Иногда мы приглашаем прочесть курс или пару лекций кого-нибудь со стороны, но вы ведь интересуетесь постоянными людьми?

– Да, постоянные люди нам более интересны, – сказал Гуров. – А не могли бы вы подробнее вот об этих двух – о преподавателях?

От взгляда Гурова не укрылось, что эта просьба Игнатьеву не понравилась. Он покривился, раздраженно тряхнул сигарой, сбивая пепел, и тусклым голосом сказал:

– Да что вас, собственно, интересует? Сизов – хореограф. В нашей профессии без владения своим телом, без танца – никуда. Мужик еще молодой, талантливый, работяга каких мало, но страдает от русской болезни. Запои! Потому отовсюду изгнан. А у меня характер мягкий, я всем стараюсь помочь. Ну, пока держится человек, и на том спасибо. Правда, по известным вам обстоятельствам его судьба тоже сейчас под вопросом…

– Не могли бы вы сообщить его адресок? – спросил Гуров.

– Да что такое?! – воскликнул Игнатьев. – Что, в конце концов, случилось? Я начинаю не на шутку волноваться.

– А вы не волнуйтесь. Все нормально. Нам просто необходимо поговорить с этим человеком.

Игнатьев потянулся через стол, придвинул к себе ежедневник в толстом кожаном переплете, порылся в нем, поколебавшись, вырвал листок и протянул его Гурову.