в этом. Как она сама не видит всей абсурдности постановки вопроса: он и отцовские обязанности! И хороша перспектива: ему семьдесят, а ребенку нет и десяти! К этому добавить все минусы «папаши»: сам мастер учинять разор, беззастенчивый трудоголик, последние заработки не измеряются даже шестизначными числами, то еще прошлое, риск генетической мутации при передаче одряхлевшего семени потомству, да и ее яйцеклетки наверняка уже почувствовали неприятный холодок тридцати девяти прожитых зим. А его миссия? Будет ли преувеличением сказать, что может пострадать планета, если он отклонится от взятого курса? Пожалуй, нет.

Она заглянула в зеленую кастрюлю и осталась довольна, свинтила крышечку с бутылки и налила ему виски, достала из морозилки кубик льда. Если аргументы, которые он мысленно отрабатывал, выглядели преувеличенными, то только из-за страха, что решение принято и от него ничего не зависит. Она этого хочет, всегда хотела. Так что это уже не аргументы, а мольбы. Если она его любит, то услышит; но она, любя его, хочет ребенка и поэтому проигнорирует. Ситуация тяжелая, чтобы не сказать – чреватая. Он взял у нее стакан и, вместо того чтобы осушить залпом, как он сделал бы один на один с этой проблемой, стал пить быстрыми глотками.

Она послала ему улыбку и захлопотала, приготавливая все для риса: вылила в миску оливковое масло и лимонный сок, добавила листья руколы из пакетика, что лежал в холодильнике. Зелень – это для себя. Фолиевая кислота, фитонутриенты, антиоксиданты, витамин C. И для ребенка. Пора что-то предпринимать.

– Знаешь, – сказала она, – пожалуй, я один разок выпью белого вина.

Меньше всего ему хотелось, чтобы приготовления к аборту превратились в торжества по поводу будущих родов. Но он также не хотел, чтобы мозговая деятельность его ребенка, пока еще зародыша, оказалась нарушена из-за алкогольной дозы. В голове все смешалось, он онемел. Она подняла бокал, приглашая его выпить, и он молча поднял свой стакан. Вина в ее бокале было не больше, чем у него виски.

– Как тебе моя юбка?

Судя по ее тону, вопрос не означал перемену темы. Юбка была из тонкого кашемира, пепельного цвета, в складочках, которые раскрывались в виде спирали с маленькой задержкой, когда она крутанулась волчком.

– Чудная, – сказал он. – Как и ты сама. Сегодня ты шикарно выглядишь. – Не стоило, конечно, начинать с комплиментов, но он не удержался. Поэтому, в качестве компенсации, тут же спросил: – И какой срок?

– Семь недель.

– Когда ты узнала?

– Позавчера.

– Мелисса, скажи мне. Это случилось по недоразумению?

Она подошла к нему и приложила ладонь к его щеке. И вновь он ощутил пышущий жар ее тела. Настоящая духовка, мелькнула глупая мысль, а в ней булочка. Наша булочка.

Наконец она прошептала:

– Нет.

– Ты перестала принимать Пилюлю?

– Последние три раза, что мы занимались любовью.

– Ты должна была мне сказать.

– Ты был бы против.

– Да. Ты знаешь мое к этому отношение.

– А ты знаешь мое.

Его стакан был уже пустой. Он обошел Мелиссу, чтобы добраться до бутылки, и плеснул себе новую порцию. Теперь, когда их разделяла практически вся кухня, ему было легче произнести с некоторой жесткостью:

– То есть ты меня обманула.

Она снова шла к нему. Поди сбей ее с этой волны безмятежной обольстительницы. Он бы предпочел откровенную разборку без всяких сюсю и мусю. Идти, так уж до конца. Но она шла к нему, безыскусно спокойная, возбуждая его одним своим видом, и он видел, что она это знает, отчего возбуждался еще сильнее. С той точки, где он стоял, рядом с убогим ассортиментом напитков на подносе – бутылка «Амаретто», почти допитая бутылка «Джонни Уокер», бутылка «Бейлис», – ее лицо было освещено иначе, и он отметил про себя здоровую, полнокровную игру гормонов первого триместра на ее коже. Уже? Поразительно, но он впервые видел ее такой молодой и красивой. Когда она остановилась в непосредственной близости, ему пришлось себе напомнить о том, что только что, и по праву, он обвинил ее в обмане. Он не может позволить ей себя соблазнить. Она поступила бесчестно. С другой стороны, сексуальная разрядка даст ему необходимый иммунитет, прояснит мысли и придаст его речи против продолжения рода необходимый блеск.

Она заговорила:

– Я потеряла годы в мыслях, что должна повременить с ребенком, пока не появится правильный мужчина. Всякие идиоты и мерзавцы впустую потратили мое время – в этом есть и их, и моя вина. Я считаю, Майкл, что ты тот самый мужчина, но если ты так не считаешь, неважно. Я все равно доведу дело до конца. Без тебя будет грустно, но все же не так грустно, как остаться одной. Ты не должен ничего решать сегодня или через месяц. Ты можешь сказать «нет», а потом передумать. Возможно, ты передумаешь, увидев ребенка. Такое случается. Но одно я знаю точно – я не собираюсь выяснять отношения. Если ты категорически против, ты волен уйти. И волен вернуться.

– Мне будет почти семьдесят, когда этому ребенку исполнится только десять. Какой в этом толк?

– Прекрасно. Ты можешь самоустраниться. Но мне кажется, ты почувствуешь себя благословенным – в семьдесят лет любить десятилетнего ребенка и знать, что он любит тебя.

Благословенным? Откуда она выкопала это словечко? Никогда не слышал от нее ничего подобного.

– И вот еще что.

Она говорила медоточивым голосом, настолько была уверена в собственной позиции. Она заранее разровняла все скалы и пропасти этого нового ландшафта, и вот он бродил по нему совершенно потерянный, но хотя бы здесь ничто ему не угрожало – по крайней мере, к этому она вела.

– Ты не претендовал на роль отца. Я не прошу финансовой поддержки. У меня есть сбережения, у меня есть магазины. Хочешь внести свою лепту – хорошо. Хочешь быть с нами – еще лучше.

С нами. Это существо размером с булавочную головку уже въехало в квартиру, у него уже есть социальный статус. Биэрд чувствовал себя одновременно ущемленным и переигранным. Он был слишком неуклюж, чтобы внятно изложить общий принцип, который Мелисса так успешно опровергала. Неужели у него нет никаких прав? Он не мог отдать приказ о заблаговременном уничтожении этого существа. Так чего же он добивался? Он попробовал вернуться к исходной точке.

– Останусь я или уйду, внесу свою лепту или нет, в любом случае я стану отцом твоего ребенка. Против своей воли. Ты меня не спросила, потому что знала, каким будет мой ответ.

– Если ты никогда не увидишь ребенка и не будешь оказывать финансовую поддержку, я не вижу, что? для тебя изменится.

– Не тебе об этом судить, к тому же ты не права в принципе. По-твоему, нет никакой разницы между тем, что у тебя есть ребенок, которого ты не видишь, и отсутствием ребенка как такового? Ты навязываешь мне выбор, который я изначально не собирался делать.

Он сказал это с жаром, с верой в то, что говорит, но прозвучало это слишком абстрактно. Его истинные возражения, пока не облеченные в словесную форму, лежали в тумане. Для нее это была ожидаемая реакция. Нисколько не обескураженная, она отвернулась и начала накрывать на стол. А заговорив, тронула его за плечо вполне безлично, однако голос ее звучал примирительно, хотя она и не встретилась с ним взглядом.

– Майкл, постарайся посмотреть на ситуацию моими глазами. Я тебя люблю и хочу ребенка, мне больше никто не нужен, вижу я тебя от случая к случаю, и когда это произойдет в следующий раз, можно только гадать, я знаю, что ты встречаешься с другими женщинами, и при всем при этом ты не делаешь никаких шагов ни к сближению, ни к уходу, и так проходят четыре года. Пусти я все на самотек, дело кончилось бы