— Высоковато. Лихой офицерик.
Бубнич тушил горящий пол, а начальник все еще не мог выбраться из-под стола.
— Ну и де-ла! — сказал Клешков.
— А ну пошли отсюда! — гаркнул выбравшийся наконец из-под стола начальник. — Охраннички!
В большом зале спали бойцы, подстелив шинели, бросив под голову охапку сена. Мишка спал в углу, бережно уложив на груди раненую руку. Клешков лежал, глядя в потолок. Такой день, как сегодня, редко мог пройти бесследно, и было о чем подумать. Рядом, подложив под голову кепку, не снимая своего пыльного, но все еще щегольского пальто, лежал Гуляев. Он о чем-то думал, кося глазом в потолок.
— Здорово он нас обманул, — сказал вдруг Гуляев.
— Кто? — спросил Клешков, повернув к нему голову.
Вокруг царствовал храп, кто-то выкрикивал во сне, и голос Гуляева был плохо слышен.
— Красков обманул ловко, — сказал Гуляев, приподнимаясь на локте. — Использовал отвлекающий эффект.
— А с чем его едят? — спросил Клешков.
Ему сейчас не хотелось ничего слушать, да и Гуляев был ему не очень приятен после истории с Мишкой. Конечно, Мишка поступил гнусно: убил людей. Но люди эти были бандиты, а на Мишкином теле не было места свободного от шрамов. Он к врагам имел счеты. А Гуляев не имел права ему так говорить. Но потом Клешков вспомнил Чумака, его искреннюю злобу к бородачу, его запуганность, темноту, и снова все в нем раздвоилось. Он сейчас не знал, кто прав, кто виноват, и даже не знал, кто он сам, Клешков, чего он хочет от этого мира.
— Нет, — говорил азартно Гуляев, — англосаксы так не поступают.
— Как не поступают? — спросил Клешков.
— Так, — ответил Гуляев, отвлекаясь какой-то мыслью. — Раз они решили что-то сделать — они доводят до конца.
— Ну, а что тут до конца доводить? — спросил Клешков, постепенно заинтересовываясь.
— А то, — сказал Гуляев и сел. Волосы его растрепались. На впалых щеках пробивалась еле заметная светлая щетина. — Красков был у нас в руках. Мы его упустили. Теперь во что бы то ни стало должны опять взять. Именно мы.
— Это и так ясно, — отмахнулся Сашка. — И при чем тут эти англосаксы!
— Слушай, Саш, — потянул его за плечо Гуляев, — давай поклянемся взять Краскова своими руками.
— Да чего клясться-то? — удивился Клешков и привстал, опираясь на локоть. — Это и так ясно, он же бандит и контра.
— Понимаешь, какая мысль покоя не дает, — повернулся к нему Гуляев, смахивая со лба прядь. — Помнишь, Иншаков спросил у него: почему он не бежал?
— Это не Иншаков, это я спросил, — сказал Мишка хриплым дискантом, разлепляя глаза. — Он, гад, нас от чего-то уводил.
Гуляев помедлил. Потом замолчал и снова прилег.
Мишка приподнялся и сел, осторожно пестуя руку в грязных бинтах.
— Знаешь, Сашк, я тоже не пойму, чего мы там не посмотрели как следует.
— Где?
— А вот откуда он вывалил, когда в кусты сиганул.
— А может, сейчас пойти? — спросил, заражаясь его азартом, Клешков. — Правда подозрительно.
Мишка вскочил и стал запоясываться здоровой рукой. Кольт его торчал из кармана. Он было нагнулся, чтоб взять шашку, но Клешков сказал:
— Не бери. Звону много будет.
Гуляев тоже встал и стал готовиться.
Клешков жестом показал, чтоб подождали, и побежал наверх предупредить командиров.
Но в комнате наверху гремели голоса, и Клешков остановился в нерешительности.
— Я буду ставить вопрос перед укомом и исполкомом! — негодовал голос Бубнича.
— А хотя перед Иисусом, — равнодушно протенорил начальник.
— Революция не должна себя марать! — кричал Бубнич. — А ты мог прекратить самосуд, я видел, что мог, а ты не стал! Мог пресечь нарушение дисциплины — и не захотел!
— Чего ж ты не сумел? — с мужицкой ехидцей спросил тонкий голос начальника.
— Ты видел, в каком я был положении...
— Ну и я был в положении, — ответил начальник. — И еще тебе вот что скажу: прав Фадейчев там или неправ, он наш боец! Понял? И что бандитов посек, я его за то не виню! Ты Рыбакова, мертвяка, чай, видел? Фадейчев врага посек. Это точный факт! Какие они там ни есть темные, несознательные, а пулю он бы в тебя всадил, коли б мог, это как пить дать. И потому вину Фадейчева отметаю!
— Левый уклон у тебя, братишка, — с неожиданным спокойствием ответил ему голос Бубнича. — Левый уклон у тебя, и мозги мы тебе на комитете обязательно вправим. Нужна законность, — поднял он голос, — законность, а не беззаконие — пойми!
Клешков на цыпочках спустился по лестнице к ожидающим Фадейчеву и Гуляеву и махнул им рукой:
— Пошли.
Они прошли через аллею и углубились в парк. Гуляев шел первым, Клешков и Фадейчев за ним. Вокруг рокотали деревья, шуршали кусты, изредка потрескивал под ногой хворост. Луна стояла высоко, и парк, весь в тенях, в брожении лунного света, казался сказочным, таинственным и опасным. Они поневоле пошли медленнее, осторожнее, оглядываясь по сторонам. Ветер гудел в кронах.
Вот уже показался и яблоневый сад. Они вступили в его пачухую шорохливую дремоту. Листья еще держались на деревьях и под луной поблескивали серебром. Лишь одно дерево стояло совершенно голое, и черная тень под ним была похожа на спрута. Переплетения косых и распятых щупалец.
— Вон, — прошептал Гуляев, когда они подошли к сухой яблоне. — Вон эта штука!
Они, стараясь ступать как можно тише, двинулись в сторону странного темного холма. Холм был высокий и округлый и немного напоминал огромный старинный шлем.
Они подошли вплотную. Гуляев протянул руку и ощупал травянистые склоны.
— Плющ, — сказал он, — под ним дерево.
Фадейчев пошел в сторону, ощупывая бока сооружения.
— Это беседка, — догадался Гуляев, — надо искать дверь.
— Сюда, — вполголоса позвал Мишка.
Они подошли и нырнули вслед за ним в черное отверстие входа. Мелодический странный звук ответил их шагам. Мишка шарахнулся в сторону, но звук подхватил его шаги и запел в той же тональности.
— Мрамор, — определил Гуляев, наклоняясь и ощупывая пол. — Мраморные плиты.
Фадейчев зашевелился в углу, потом звонко зацокал чем-то каменным, вспыхнула искра и медленно затлел трут.
Гуляев подошел и зажег от еле тлеющего пламени клочок газеты. Внутренность просторной беседки осветилась. В одном углу что-то лежало. Клешков подошел, поднял: это была широкая черная шляпа с загнутыми полями.
— Женская, — сказал он.
— Та-ак, — сказал Гуляев. — Вот в чем было дело. Он нас отвлекал, а какая-то женщина в это время сбежала.
— Отчего пол так гудит? — спросил Клешков.
— Черт его знает, — ответил Гуляев, продолжая размышлять.
— Не, ты смотри, звук! — крикнул Мишка, прыгая с плиты на плиту. — Как в церкви.
Пол глухо и мелодично гудел от каждого прыжка.
— Ты гляди! — восхищался Мишка, и вся беседка наполнилась гулом, а Мишка, точно сойдя с ума, все
